Александр Ушаков - Воровская зона

Но уже очень скоро выстрелы прекратились, и так, не стреляя и карауля малейшее движение друг друга, они пролежали на земле около двух часов. Их поединок стал напоминать борьбу двух снайперов времен финской войны, когда они целыми сутками, не высовывая носа, сидели в своих гнездах, ожидая, у кого первого не выдержат нервы.

Баронин лежал, прижавшись щекой к большой лиственнице, поваленной бурей. По его голове то и дело сновали муравьи и еще какие-то насекомые. Хочешь не хочешь, а делать что-то было надо. Не ночевать же в этом проклятом лесу! Осторожно, стараясь не шуметь, он протянул руки сначала вперед, а потом в стороны и нащупал несколько валявшихся на земле толстых сучьев. Сложив их справа от себя, он почти без замаха швырнул один из них в кусты. И сразу же ударил выстрел. Баронин бросил еще три ветки, и, как по команде, по зашуршавшим кустам хлопнули еще три пули. Толкая ветки перед собой, Баронин вопреки всякой логике пополз не от противника, а к нему, время от времени продолжая швырять ветки. А когда он прополз около десяти метров и из-за туч неожиданно выглянула луна, орошая все вокруг потусторонним светом, он вдруг увидел метрах в семи от себя своего визави… в изумлении смотревшего на него!

Как и обычно в таких случаях, все решила скорость. Они вскинули пистолеты почти одновременно, но Баронин сделал это на долю секунды быстрее, и эта ничтожная доля стоила его противнику жизни. Слабо охнув, он уткнулся лицом в густую траву, и из пробитой пулей шеи толстой черной струей забила нашедшая наконец выход кровь. Продолжая на всякий случай держать пистолет наготове, Баронин поднялся на ноги и подошел к убитому. Перевернув его на спину, он сразу же узнал в нем читателя «Спорт-экспресса» из соседнего купе! Покачав головой, Баронин быстро обыскал убитого и вытащил из кармана его джинсовой куртки сложенный вчетверо лист бумаги. На ней, по всей видимости рукою Борцова, были написаны адрес, фамилия, имя и отчество какого-то человека. Спрятав листок в куртку, Баронин еще раз внимательно взглянул на измазанное кровью лицо человека и… сразу же вспомнил, где совсем недавно видел его…

Всеволод Аркадьевич Локотов открыл глаза и блаженно потянулся… Да, хорошо! Молодец Клест, встретил «крестного» как и подобает! И девочек подобрал классных, и банька была что надо, и настоянный на каких-то особых таежных травах душистый чай после нее!

При воспоминании о девочках его охватила сладкая истома. Великолепные точеные ноги, упругие бедра, высокая грудь… А как они менялись под ним? Можно было подумать, что специально оттачивали все эти заученные движения на тренировках! А баня и массаж, исполненный все теми же жрицами любви? Фантастика да и только!

Локотов бросил взгляд на висевшие на стене часы. Без пятнадцати семь… Он еще раз сладко потянулся и встал, из райских кущ пора было возвращаться к презренной прозе жизни…

Когда он вышел в столовую, огромную, метров в сорок, комнату, блестевшую столовым серебром, с развешанными по стенам копиями «малых голландцев», Андрей Барский уже сидел за ломившимся от всевозможных яств длинным продолговатым столом из красного дерева.

— Как почивали, Всеволод Аркадьевич? — улыбнулся он при виде свежего как огурчик эмиссара центровых.

— Спасибо, Андрей, спасибо! — уселся тот в массивное тяжелое кресло с высокой резной спинкой. — Уважил старика!

Барский понимающе улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, быстро разлил водку. Да и какой русский станет пить что-нибудь другое под медвежатину, маринованные грибки и черемшу? Это было бы уже кощунством!

Чокнувшись с Клестом, Локотов медленно, смакуя вкусную финскую водку, выпил большую рюмку и блаженно закрыл глаза. А Барский вдруг вспомнил, как много лет назад Могол, как кликали Локотова, вот так же тянул из алюминиевой кружки водку. Только вместо темно-серого элегантного костюма на нем тогда был черный лагерный клифт. Да, тот вечер Клест запомнил навсегда, его только что вышедшего из БУРа впервые пригласили в воровской куток. И один из приближенных Могола, бывшего паханом отряда, разлив водку по большим алюминиевым кружкам и ощерясь стальными фиксами, ухмыльнулся: «Хватани стопарь керы, кенток!» И Клест «хватанул», а потом долго смотрел, как «хватал» свою керу сам Локотов. С того вечера и началось их сближение.

Много сделал Могол для Клеста и многое дал ему. Кроме одного: почтения к воровскому закону. Слишком сильна была тяга у его строптивого ученика к беспределу, и если в отношениях с элитой он еще как-то сдерживался, то с теми, кто стоял ниже его, Клест был беспощаден.

Правда, на воле дороги «крестного» и его «крестника» не пересекались, и снова свидеться им привелось только в начале девяностых в Москве, куда не знающий страха и сомнения Клест приехал качать права. И прибыл он в белокаменную, уже овеянный славой этакого крутого вора, которому не то что центровые, море по колено. Он не пил и не курил, постоянно тренировался в тире и в спортзале, плавал, бегал на лыжах и часами парился в сауне. А его патологическая жестокость наряду с дерзостью и холодным расчетом пугала даже его подельников, которых он, надо заметить, держал в ежовых рукавицах. За его бригадой даже по самым скромным подсчетам к этому времени числилось больше двадцати мокрух, и только при одном упоминании его имени у многих дальневосточных коммерсантов случался нервный тик. Столичных авторитетов Барский презирал и называл белоручками и бездельниками и не сомневался, что ему по силам подмять под себя все московские группировки. И прибыв в первопрестольную, Клест, что называется, с ходу перешел дорогу одной из группировок. И та, еще толком не ведая, с кем имеет дело, решила проучить залетного фраера. На разборку она прибыла в трех роскошных джипах. Из них вышли девять человек и вразвалку, словно отвыкшие от суши матросы, двинулись к сиротливо стоявшим у обочины невзрачным «Жигулям».

Но разбираться не пришлось. Когда до «сиротинки» оставалось около десяти метров, ее стекла опустились и из них ударили два автомата. После этого подвига Барскому забили стрелку уже сами центровые. И на ней в присутствии, конечно, самого Могола его короновали под именем Андрея Архангельского. Но до главного трона его так и не допустили. Против высказался сам Виталий Куманьков, занимавший в воровской российской иерархии первое место, и высокое собрание не посмело пойти против «крестного всех крестных». У Клеста хватило трезвого расчета не подписывать себе смертный приговор, и он согласился остаться на вторых ролях в регионе. Но отказываться от заветной «шапки Мономаха» и не думал. И теперь, когда Куманьков томился в американских застенках, а сам Ларс ушел на «дальняк», Барский снова воспрянул духом. Тем более, что от центровых в Николо-Архангельск прибыл его «крестный»…