Александр Тамоников - Лесная армия [litres]

– Говори номер, – потребовал Кольцов.

– «Г‐9–35–12»…

– Хм, молодец. Ошибиться не мог?

– Что вы, товарищ майор… Они у меня в голове в отдельной коробочке. Знаете, сколько там таких коробочек?

– М-да, парень, ты явно служишь не там, где должен, – подметил Караган. – Услышал Отче наши молитвы, товарищ майор?

«Да ничего он не услышал, – подумал Кольцов, – иначе выложил бы их в ряд вдоль обочины».

– Опиши приметы всех, кто находился в машине, – попросил Павел. – Хотя бы тех, кого разглядел.

Паренек стал перечислять.

У сержанта, сидящего за рулем, был шрам на левой скуле, он это точно запомнил, когда лицо осветил. Маленький такой шрам, белый, похож на опарыша, вросшего в кожу. Мужику под сорок, основательный, кряжистый, глаза равнодушные. У офицера правильная интеллигентная речь, темные жесткие волосы, лицо удлиненное, какое-то изнеженное, глаза строгие. У солдат в кузове плотно набитые вещевые мешки, лица наши, славянские. Средний возраст – тридцать – тридцать пять. Вооружены автоматами Судаева…

– Сможешь их узнать, если снова увидишь?

– Конечно…

– Гражданских в кузове не было?

– Вот этого не могу сказать, товарищ майор, виноват… – ответил Ильин. – Бегло осветил только несколько лиц. Там дальше, в тени, еще кто-то сидел…

– Осипов, береги этого парня, – обратился Кольцов к старшине, – пылинки с него сдувай, под пули не посылай… по крайней мере, до соответствующего приказа. Он нам еще понадобится, с его феноменальной, гм, памятью.

– Слушаюсь, товарищ майор! – старшина ничего не понял, но на всякий случай принял стойку «смирно».

Майор Кольцов был в бешенстве. Все подтвердилось! Враг уже двое суток в городе, растекся по укромным местам, к чему-то готовится!

Остаток пути они прошли пешком. Улица Северная пересекала Зыряновскую, Гурьевскую и – пропадала в районе пустыря с оврагом. Склады на Волховской – это северо-восточная окраина. Саперное подразделение – в бывшем клубе в юго-восточной части города. Центральная часть – компактная, там штаб, госпиталь, местная гражданская администрация, военная комендатура…

Полковник Шаманский прихлебывал чай в своем кабинете – при зашторенных окнах и тусклой настольной лампе. Визит не затянулся: краткий доклад, потом – комментарии, приказы, наставления.

Товарищи с мрачными минами поджидали Кольцова в коридоре. Все поняли по его серому лицу.

– Расселись тут, – проворчал Павел. – И лица у вас, товарищи офицеры, словно в бухгалтерию своей очереди дожидаетесь.

– Товарищ полковник вышел из себя, – со вздохом прокомментировал Караган. – Хоть с достоинством вышел-то?

– Нет, – огрызнулся Кольцов. – Всыпали по первое число, и я вот теперь гадаю: всыпать вам или сами умчитесь работать.

– Ночь близится, – робко заметил Караган.

– Ладно, пять часов на сон, – смилостивился Кольцов, – потом за работу – берете больше, кидаете дальше. Инструктаж получите прямо сейчас. Радуйтесь, что нашему отделу пока благоволит сам комкор Серов, иначе давно бы последовали оргвыводы. Все, разойтись…

Павел метался на лежанке, засыпал, просыпался, мысли вертелись в голове, как шестеренки автомобильной передачи, становились выпуклыми, абсурдными.

Он встал, добрался до стола, включил лампу, закурил. Рядом лежала карта района, он развернул ее, стал изучать. Что-то сильно беспокоило – и это «что-то» было связано именно с картой, – но ничего конкретного не виделось, тревога была безотчетной. Майор исследовал рельефы местности, перечитывал заученные наизусть топонимы. Подсказок не было. Он успокаивал себя: не впервые, дайте только время, работа войдет в ритм, результаты будут.

Он закрыл глаза, перед глазами потянулась жизнь. Круглый сирота, воспитывался в сердобольной приемной семье – заводская интеллигенция из Ярославля. Алексей Романович Востриков умер от рака в 38-м – грешно так говорить, но, возможно, и к лучшему: руководство завода через несколько месяцев репрессировали полностью, крепко досталось и инженерно-техническим кадрам. Приговоры штамповались как под копирку: «десять лет без права переписки», это означало лишь одно – человек сгинул без вести и уже не вернется.

У Анны Ильиничны через год оторвался тромб, и он остался один в угловой продуваемой квартире с высокими потолками. Впрочем, Павел редко там появлялся. Служба в органах, петлицы капитана. За спиной три курса незаконченного технического образования, курсы младших офицеров НКВД.

Судьба баловала – ни на кого не стучал (считал это противным человеческой натуре), не подвергался арестам, гонениям, ни разу не присутствовал на допросе в качестве подозреваемого. Но насмотрелся больше, чем нужно, сам чувствовал, что превращается в машину, подал рапорт о переводе в Вооруженные силы, который неожиданно удовлетворили.

Полковая разведка, потом бригадная. Служил в Московском военном округе, потом в Киевском, перед войной перевели в Белорусский военный округ, где пришлось биться с врагом с первого дня.

Отступал вместе с потрепанными частями, бросался в контратаки. В январе 43-го принимал участие в изматывающих боях под Шлиссельбургом. Ранение в руку, пара контузий. Семьей не обзавелся, но женщины были – их глаза он регулярно видел во сне.

Весной 43-го Павла вызвали в штаб дивизии и поставили перед фактом: пиши рапорт о переводе в новую структуру под названием «СМЕРШ», отказ будет приравнен к дезертирству.

До мая 43-го функции контрразведки в войсках осуществляли особые отделы НКВД. Новоявленная структура подчинялась наркомату обороны – то есть Верховному Главнокомандующему, а не Лаврентию Павловичу Берии, которому поручили создать свой СМЕРШ, названный Отделом Контрразведки (ОКР).

Структура, в которой оказался Кольцов, отныне величалась Главное Управление Контрразведки. Он перешел – не без колебаний, но справился со своими противоречиями. И быстро понял, что служба в закрытой структуре – это не только стращать людей корочками СМЕРШа, хмурить брови и стрелять с двух рук «по-македонски». Работа велась изматывающая, кропотливая, приходилось с нуля расследовать дела, выискивать реального затаившегося врага.

Столкновения с диверсантами случались постоянно. Срок службы молодых офицеров был не больше двух-трех месяцев, за это время многие выбывали из рядов по причине смерти. Старший офицерский состав держался дольше – до полугода. В прошлом месяце исполнился год его работы в контрразведке – майор Кольцов явно не вписывался в статистику…

Он снова попытался уснуть, вертелся на матрасе, считал пленных фрицев, проходящих колонной по прифронтовой дороге. А когда уснул, здание штаба корпуса, в котором приютился отдел контрразведки, подверглось разрушительному удару немецких бомбардировщиков! Ревели самолеты, свистели, падая, бомбы. Гремело так, что закладывало уши. Он скатился со своей лежанки, заметался, что-то закричал. Посыпалась штукатурка, ходуном заходили стены, рухнули балки перекрытий. Его придавило повалившейся плитой, он ощутил что-то страшное…