Игорь Никулин - Золотой капкан

У грузового отсека копошился водитель, поднимал щитки и вытаскивал на траву громоздкие рюкзаки, сумки, канистры.

Слон нетерпеливо смотрел на часы, нервничал, словно лишние потерянные минуты решали нечто важное. Бродяги рядились возле кучи пожитков, кому что нести, и, вспылив, он им крикнул:

— Живее разбирайте! Кто взял ношу, строиться в одну шеренгу.

Вадиму достался тяжелый, неправильно уложенный рюкзак. Забросив его на спину, он с первой минуты понял, что нести его достаточно проблематично — жесткий горб давил на позвоночник, больно кололи острые предметы.

Разобрав вещи, они выстроились в неровную линию, и Слон, уподобляясь командиру небольшого отряда, прошелся вдоль строя, пересчитывая каждого.

— Кирилл, — обратился он к высокому парню, натирающему ветошью автомат. — Принеси…

Последние слова утонули в надрывном реве автобусного двигателя.

Парень кивнул и запрыгнул в салон «Икаруса».

Минутой позже, спрыгнув с подножки, отдал вожаку картонную коробку из-под обуви.

Скинув крышку, Слон достал наручники и соединил ими правую пару.

— Это чтобы не возникали соблазны. А то лес, видимость свободы могут дурно на вас повлиять. Имейте в виду: шаг влево, шаг вправо расцениваются как побег. За побег…

Он достал из сумки короткорылый «калаш» и повесил на шею.

— Да, прыжок на месте приравнивается к первым двум пунктам.

Строй недружно рассмеялся над грубой шуткой.

Но Слон, оставаясь непроницаемым, предупредил:

— Хохмы в сторону. Вы находитесь в моей власти, и попрошу вас запомнить раз и навсегда: я всегда прав и мое слово — закон. Всякий, его преступивший, понесет жестокое наказание. Я не шучу. И если я сказал «белое», значит, так оно и есть. И ни в коем случае не черное.

— Много на себя берешь, — прошептал Ежов, рассматривая стальной браслет на руке. Короткая цепь вела ко второму, застегнутому на запястье у Вадима.

Вадим молчал, понимая беспощадную правоту бандита. Ситуация схожа с армейской: если товарищ прапорщик сказал, что крокодилы летают, значит, они на самом деле летают, только низенько и незаметно… А если говорить серьезно, именно Слон будет вершить их судьбы. По своему усмотрению, желанию, настроению. Хочу — казню, хочу — милую. А вздумает пристрелить — так на многие версты не единой души. Хоть из пушек пали, никто не услышит. И трупа не найдут…

Махова Слон приковал к своей руке, памятуя последние наставления Президента. Оглядев еще раз выстроившийся позади скованный попарно отряд, махнул водителю автобуса:

— Езжай!

«Икарус» заурчал и стал сдавать назад.

— Куда теперь? — спросил он Махова.

— Я ж говорил. На запад, к Змеиному логу.

— Куда? — поперхнулся Слон, оторопев. Глаза сами по себе выкатились к переносице; задрожала, отвисая, нижняя челюсть.

Ползучих гадов, в особенности змей, Денис Слонов боялся панически с босоногого детства. Как-то раз, после дождя, прогуливаясь в березовой роще, он наткнулся на ужа. Денису было восемь лет, и он не разбирался — ядовитая змея перед ним или нет. И, наткнувшись, застыл, не в силах сойти с места. Уж подполз к ноге, задрал плоскую голову с двумя желтыми пятнами и, стригая воздух раздвоенным языком, бросился на его туфель.

Закричав, Денис бросился наутек и опомнился уже дома, запирая дверь на замок. Только теперь, переведя дух, с содроганием обнаружил, что штаны у него мокрые…

Боязнь змей запала глубоко в подсознание, и, даже став взрослее, приходя с классом на экскурсию в зоопарк, он близко не подходил к террариуму.

— Да вы не переживайте, — сказал Махов, заметив перемену в его лице. — Они туда к осени собираются. Жутковатое, право, место. Нашим детям строго-настрого запрещают туда ходить. Сырость, рядом брусники прорва. В том году наш сторож Федосеич по грибы подался. Нет и нет. День, два… На третий пошли искать. Обшарили всю округу, как сквозь землю провалился. Для очистки совести решили в лог заглянуть. Не мог же, думали, сам в здравом-то уме туда забраться? Мужики надели болотные сапоги — до грудины, чтобы гадюки не покусали. Сошли вниз. Шаг ступить нельзя, говорили. Везде окаянные змеи. Клубками свернулись, шевелятся…

— А мужика нашли?

— Федосеича? Додумался сунуться туда в сапогах, в обычных… брусники полкорзины набрал. Так она рядышком и валялась, рассыпанная. Руки искусаны, шея. Жуткая гибель… Но по первому теплу они на сухое место ползут.

— Обходной дороги разве нет?

— Мы и так крюк делаем. Лог нам для ориентира. От него возьмем левее, выйдем к зарубкам. И знай шагай от зарубки к зарубке.

За последние полтора часа ходьбы лес изменился, стал темнее и гуще. Солнце с трудом пробивалось сквозь косматые раскидистые ветки сосен.

Отряд понемногу выбивался из сил.

Прав был Президент, рассуждал Денис, сравнивая подготовку Махова с его собственной и подготовкой его людей. Небо и земля. Рыжебородый промысловик жизнь прожил в тайге, месяцами в ней пропадал и к жилью выбирался разве что за солью да за патронами. Он и сейчас идет, по виду ничуть не устав, и дыхание его ровно, и шаг уверенный. А что он, городской житель, бывающий на природе несколько раз в году, и то летом, выезжая с друзьями на берег водохранилища на машине? Отвык подолгу ходить, и колени заныли, дрожат после первого препятствия на пути — километрового бурелома, обходить который стороной и тратить драгоценное время не хотелось. Автомат уже не кажется той невесомой игрушкой, как тогда у автобуса, и давит на плечо. И люди устали и не просят о привале из опасения вызвать его гнев.

Еще тяжелее приходилось носильщикам. Попробуй, побреди по чаще, где сосна от сосны растет на расстоянии полуметра, скованному цепью с напарником и под тяжестью багажа.

Ежов выдохся, и все чаще из груди его рвался надсадный кашель. Лицо его раскраснелось, и на морщинистом лбу проступил пот. С каждым шагом он сильнее склонялся на правый бок — свободную руку оттягивала двадцатилитровая канистра, врученная Солдатом в придачу к рюкзаку.

Немолодой уже человек, он едва переставлял ноги, а до лога, судя по всему, не пройдено и половины пути. И, как назло, ровная прежде местность пошла рытвинами и пологими, еще молодыми овражками.

Сбегая вниз по поросшему сухой прошлогодней травой склону, наверх он поднимался с видимым трудом, задыхаясь. Цепь натягивалась струной, и браслет больно врезался Вадиму в запястье.

Вадим останавливался, перехватывал у него канистру, помогал взобраться на склон. А строй ломался, сбавлял ход, и матерился сбоку белобрысый Солдат, которому Ежов в отцы годился.

В такие моменты Вадиму вспоминались кадры военной хроники: толпа пленных бредет по дороге, немецкие штыки, и обессилевших, тех, кто упал и не мог уже подняться, добивают выстрелами в затылок…