Игорь Никулин - Золотой капкан

— Значит, так, — решился Слон. — Утром поднимаемся с рассветом. Ты, Гвоздь, перво-наперво заправляешь бензопилы. Потом все, кроме Макса, идут с бомжами в лес. Один остается на охране, один следит за теми, кто покатит бревна на берег… Много леса потребуется?

— Много, — ответил Махов. — Считайте сами: вас шестеро и нас двенадцать. На один не поместимся. Придется как минимум два вязать.

Слон громко зевнул и поднялся.

— Ладно, пойду спать. Раскиньте меж собой, кому на стреме стоять. Чтоб за этими… глаз да глаз.

Утром берег ожил. Ревели в тайге, захлебываясь визгом, пилы. Со стоном валились вековые кедры, и бревна, уже очищенные от веток и сучьев, с помощью рычагов бомжи скатывали на берег.

Махов возился по колено в воде, насколько хватало сил, стягивал бревна капроновыми путами, а, затянув, проверял на прочность. Стяжки держали намертво.

К полудню, когда поднявшееся в зенит солнце обогрело лучами землю, уткнувшись в глинистый берег, покачивался на волнах первый, внушительных размеров, плот.

Махов заканчивал со вторым. Работа близилась к концу, лес больше не требовался, и топоры стучали уже на берегу, очищая от коры и сучков длинные шесты.

Спустя еще один час последний плот был готов. Слон лично проверил его, прошелся вдоль и поперек, недоверчиво приглядываясь к бревнам — не гуляют ли под ногами? Попрыгал даже и, принимая работу, разрешил:

— Заносите вещи.

Скоро берег опустел, лишь обгоревшие головешки в кострище да белеющая рубленая щепа свидетельствовали о недавнем пребывании здесь человека.

По реке, ведомые неумелыми сплавщиками, медленно плыли плоты, неуклюже кружась на стремнине, по одному исчезая за поворотом…

Шли третьи сутки…

Утренний туман плотной молочной пеленой завис над рекой, и почти ничего не было видно. Налегая на шест, Вадим правил плот ближе к правому берегу. Именно там где-то, по клятвенным заверениям проводника, должна находиться искомая заимка. Отойди к середине, и берег совершенно пропадал из видимости, немного ближе — он выплывал из тумана неожиданно, и плот тыкался краем в него или же цеплялся за полузатопленные прибрежные кусты да коряги. Далее следовал несильный толчок, и полусонный охранник, по имени Юра, ругался:

— Осторожнее, мать вашу! Разнесете плот к чертовой матери!

С противоположного края усердствовал шестом Кривонос — зеленый еще парнишка, выросший в детдоме, который из своих двадцати лет добрую половину провел по вокзалам, подвалам и чердакам, — отклонял плот от удара.

— Незачем было в такую рань отчаливать, — цедил сквозь зубы Вадим. — Не могли дождаться, пока туман рассеется.

— Не твое собачье дело, — лениво потянулся Юра.

А чего ему не тянуться? Знай кутайся в теплую, не эрзац-униформу с лейблом «Интера», куртку и покуривай в удовольствие. Птичка божия не знает ни заботы, ни труда.

«Да пошел ты, — в сердцах матюкнулся Вадим. — Отморозок чертов».

Ему противен был этот бандит с круглой сытой физиономией, стриженный под бобрик, с нахальными колючими глазами. Сплющенный в переносице давним ударом нос, золотая коронка, заменившая выбитый в драке зуб. Наколотые расплывшиеся «перстни» на толстых пальцах, блатная речь и упоминание о «матери» где надо и где не надо — вот образчик рядового бойца криминального фронта.

«Он еще хуже Слона. Тот хоть ведет себя естественно, не показывает липовую крутость, как Юра. Юра же готов подняться, наступив на голову того, кто не в состоянии дать отпор, и задавить морально, используя любую возможность. А ума между тем — с гулькин нос…»

Выручает легкий ветер, поднявшийся как нельзя кстати. И туман дрожит, расползается клочьями.

Постепенно обзор проясняется, и уже, не напрягая зрения, Вадим видит перед собой и русло Тунгуски, зажатое в ущелье меж густо заросших соснами хребтов, и берег — высокий и обрывистый. К такому не пристать.

Он налег на шест — плот повело на стремнину, и, попав в бурную струю, его понесло с большей скоростью…

Тогда, в первый день, когда они взялись за сплав, получилось все неуклюже. Первым выпало править Ежову и Кривоносу. Вытолкав плот на середину реки, они тотчас потеряли над ним контроль. Плот закрутило. Он извернулся боком, и набежавшая волна хлестанула через край, заливая сложенные в кучу пожитки. Слон и сидевший с ним Юра в голос заматерились, полезли на эту кучу, дабы не замочить ног.

— Выравнивай, дура, выравнивай!!! — не своим голосом орал Юра на Ежова.

Тот затрясся с перепугу и навалился на шест.

Шест угодил в подводную яму. Вскричав, Ежов не удержал равновесия и ухнул в воду, подняв брызги. Голова его тут же пропала в мутной толще.

На поверхности пузырем вздулась синяя плащовка, всплыл фирменный лейбл. Вынырнув, Никандрыч заработал руками, отплевываясь:

— Помогите… Помо…

Волна окатила его, и, снова хлебнув, он ушел под воду. Появившись на поверхности, уже сипел:

— Я не умею…

— Старый хрыч! На хрена такого взяли? Одна морока, твою мать!

Поднявшись с рюкзаков и балансируя — потерявший управление плот неустойчиво покачивался на волнах, — он взялся за автомат.

Заметив говорившее само за себя движение, Вадим подскочил к нему, и дуло многообещающе нацелилось ему в грудь.

— Тебе что? — с подозрением спросил Юра.

— Не надо… Не стреляй. Зачем? Я сейчас… сейчас…

Понимая, что бандиту ничего не стоит выстрелить, он ушел на край, вырвал из рук растерявшегося Кривоноса шест и сунул в воду барахтающемуся Никандрычу:

— Держись крепче!

Ежов кашлял, захлебываясь водой, но ухватился за скользкое дерево, отчего шест основательно погрузился…

Вадим повернулся к хлопающему глазами Кривоносу:

— Помогай, чего смотришь!

Кривонос взялся за шест, и вдвоем они с трудом втащили беднягу на бревна.

Юра соскочил с рюкзаков, подбежал к кашляющему Ежову и пнул в грудь:

— Сволочь! Лучше бы ты сдох!.. А вы чего уставились? Работать!

Ошпаренный криком, парнишка схватил уцелевший шест. Тот, которым правил Ежов, колыхался на волнах далеко впереди. Он налег, и плот выправился, качка под ногами улеглась.

Василий сидел, обхватив себя руками, вода ручьями лила с его одежды. Тело не переставая била дрожь.

— Скажи спасибо… не дали тебя кончить, — с сожалением бросил ему в лицо Юра и сунул в уголок рта сигарету. — Ладно, еще не вечер.

В тот раз удача еще раз улыбнулась Ежову. Наступивший день оказался настолько солнечным и теплым, что роба его быстро просохла, и простыть он не успел.

Реку они не знали. Как не знали да и знать не могли тех опасностей, что она в себе таила. Ровная, почти зеркальная гладь с редкими водоворотами и перехлестами течений на первый взгляд казалась спокойной, почти благодушной. Но кажущийся покой и кротость были обманчивы, и в этом им скоро пришлось самим убедиться.