Игорь Никулин - Золотой капкан

Плот быстро несло течением, и Вадим, отдыхавший после двухчасовой вахты, рассматривая берег, пытался оценить эту скорость.

«Представить себе, если все это расстояние пришлось бы преодолевать пешком, по сопкам, не зная троп, груженными под завязку… На то, что мы потратили часов восемь, от силы девять, ушло бы не меньше суток. Все же великая сила — природа. И река-труженица…»

Резкий толчок опрокинул его на бревна. Кувыркнувшись, он больно ударился головой и слетел в ожегшую холодом воду.

Выплыв на поверхность, он… почувствовал под ногами скользкий земляной откос.

Плот с маху налетел на отмель — затопленный вешними водами островок — и засел на ней.

Ухватившись за бревно, Вадим кое-как выбрался на твердь — вода скрывала ноги по голенища кирзачей.

В воде очутился и Кривонос. Остальные сумели удержаться на плоту, но повалились навзничь и теперь, поднимаясь, потирали ушибы.

Винить в случившемся было некого. Молчал даже Юра, разбивший о бревно колено. Плывший следом плот благоразумно отошел в сторону и пристал к берегу.

— Помощь нужна? — собрав ладони рупором, прокричал с берега Солдат. — Справитесь сами?

Слон досадливо махнул ему, дескать, обойдемся, и недовольно уставился на Вадима.

— Чего застыли как вкопанные? Выталкивайте, пока совсем не застряли.

Легко сказать. Плот пробороздил в илистом дне добрых два метра и на мель сел основательно.

Переместившись на один край, они с Кривоносом поднатужились, навалились на плот. Но ноги скользнули по дну, подобному раскисшему мылу, и они синхронно ушли под воду.

— Чертовщина, — отфыркиваясь, гнусавил Кривонос, выкарабкиваясь на отмель. — Может, зайдем с другой стороны?

Но усилий двух человек было явно мало, и Слон загнал в воду оставшихся бродяг, пожалев только Ежова.

Раскачав плот с седьмой или восьмой попытки, они все же сорвали его с мели, и он вновь закачался на свободной воде.

— Гребите к берегу, — велел Слон после того, как они, мокрые до нитки, взобрались на плот. — Там отдохнете…

Так они и плыли днем и с наступлением сумерек причаливали к берегу, где можно было развести костер, отогреться, поужинать горячей пищей, подогретой на углях тушенкой, и отдохнуть перед новым тяжелым днем.

На ночь их уже не сковывали наручниками. Зачем? Хотите бежать? Бегите! Вопрос в том — куда?

Вадим давно приметил, что с каждым часом они все дальше и дальше отрывались от цивилизации, окружающим лесам на язык напрашивалось единственное определение — дремучие, и, наверное, в таких лесах отсиживается и сказочная Баба-Яга с избушкой на курьих ножках, леший и прочая нечисть…

Итак, леса становились гуще, мрачнее и глуше, а живность, что попадалась на глаза, словно впервые видела человека — не боялась, не шарахалась, не улетала в панике. Шикарнейшие места для охоты!

Русло реки заметно сужалось… Вадим заметил в каком-то десятке метров от плота стаю уток, и его охватил знакомый охотничий мандраж. Эх, с такого-то расстояния да из добротного ружья!..

Они проплыли совсем рядом, и птицы не выказали никакой боязни, будто никто и никогда их не тревожил выстрелом. И лишь когда Кривонос, улыбаясь восхищенной мальчишеской улыбкой, плеснул шестом о воду, разом завертели клювами и с кряканьем, нехотя, стали взлетать…

— Да, — мечтательно сказал он, провожая их долгим взглядом. — Отсюда и с рогатки можно было достать. Представьте, запечь такую в глине, в собственном соку или на шампуре… На медленном огне. Ух, и вкуснятина!

…Да, сбежать отсюда некуда, теперь они поневоле все связаны одной нитью и одной целью. Но вместе с тем проявилось и другое. Как ни унижали, ни пытались морально сломать пленных, а бандиты побаивались их. Теперь, укладываясь в палатку на ночлег, они выставляли одного на охране, но охранять не их — одиннадцать бродяг, бомжей и безропотных рабов, а самих себя. От кого? Да от них же! Мало кому что взбредет в голову?! Вдруг решатся захватить спящими, забрать оружие и тронуться в обратный путь? Проводник-то есть — Махов!

И ему доставалось больше всех. Перед отбоем Слон выбирал поблизости небольшую сосенку, сажал его и заставлял обнять ствол, после чего пристегивал наручниками.

— Отдыхай, — смеялся он, уходя.

— Я спать хочу… — ныл измотанный проводник.

— А кто запрещает? А не можешь, отоспишься днем, на плоту.

…А вчера, работая шестом, Вадим засмотрелся на идиллическую картину. Из подступающего к воде леса на водопой выбралась кабаниха с мелким полосатым поросенком. Не обращая внимания на приближающиеся плоты, погрузили рыла в воду, лишь настороженно кося глазами…

Вадим вздрогнул от грянувшей возле самого уха автоматной очереди.

Поросенок сунулся мордой в воду, забил задними копытцами, поднимая со дна муть. Бок свиньи окровавился. Истошно визжа, она скрылась среди деревьев.

Вслед запоздало загремели выстрелы, но уже бесцельно.

— Причаливай! — возбужденно торопил Юра, стискивая автомат. — Денис, видал? С первого патрона…

— Снайпер… Лучше бы здорового завалил. Больше мяса. В того, поди, и не попал?

— Попал! Да точно говорю! Подыхать побежал.

Поросенок был совсем молочным и мяса с него — на один зубок.

Пока Юра хвалился перед дружками трофеем, Махов сошел на берег, потрогал красную от крови корягу, поднялся по вдавленному в мягкую глину следу к деревьям, а вернувшись, скептически покачал головой:

— Подранка оставил. Да еще свинью… Попадется ей кто, порвет.

— Да ну, брось, — не поверил на слово Кривонос. — Здесь же край непуганого зверья. Откуда человеку взяться?

Махов посмотрел на него с укоризной, и в глазах его читалось грустное: чего с тебя взять, городского жителя?

— А при чем человек? Другая живность не имеет права на жизнь?

— Ну знаешь…

— Охотнички, — покосился проводник на сияющего Юру, орудовавшего ножом над полосатой тушкой. — У нас не принято по маткам с сосунками стрелять. Грех! Самец — пускай, не жалко. Он — мужик, на равных. Матку убьешь — загубишь дите. Завалишь дите, звереет самка, может много бед натворить… Звери, они ведь тоже с душой.

Вечером рабочая команда, как обычно, давилась опостылевшими консервами. Братва, рассевшись у костра, дожидалась капающего жиром поросенка, поджарить которого доверили Махову. Сытно отужинав под бутылочку водки, не обнеся чаркой повара, отправились на боковую.

Утром, не дожидаясь, пока разойдется поднявшийся на реке туман, велели собирать вещи и грузиться на плоты.

Время не ждало…

Река совсем сузилась, и казалось, скоро превратится в узкий горный поток, и тогда придется дальше идти пешком. Только куда? Зарубок Махову теперь вовек не сыскать. Зимой он шел другой дорогой, а значит, придется пробираться по берегу. Но берег изменился и представляет уже не ту равнину, прогулка по которой — форменное удовольствие, теперь он изрублен частыми оврагами, завален корягами и топляками. Из подмытых обрывов корнями в небо торчат упавшие лесные гиганты, утопив кроны в воде…