Игорь Никулин - Золотой капкан

— Вот… я и говорю… Гнал его минут сорок, пока не забурился непонятно куда. Глянь — заимка брошенная. Избенка древняя, покосилась, крыша прогнила. Снегом замело, видно, что давно не было живой души. Внутрь вошел, пар изо рта. Морозно, что на улице. Смотрю — печка, окно, затянутое пленкой, столик стоит. Заслонку в печи открыл, потрогал золу — холодная. Потом уж рассмотрел топчан у окошка, а на нем мертвяка. Испужался сначала, потом гляжу — а он почернел уж и ссохся, как головешка. Хотел было уйти, не с покойником же в одной избе ночевать, но пурга началась. Думаю, хоть ночь посплю в человечьих условиях. Обмотал его шкурами — там же валялись, — вынес на улку и подвесил на сук, чтобы звери не погрызли. Опосля уж печь растопил, решил суп из куропатки сварганить. Котел нашел, воду вскипятил. Полез в рюкзак за солью, а ее всего ничего. Вижу на полках, что на стене, банки жестяные стоят. Полез в них. Одну снял, тяжелая. Отомкнул крышку, а из нее камушек. В других песок… Когда разобрался, что золото, — где думаю, покойник намыл его? Утром пошарил в леске, наткнулся на шурф. Добротный, в срубе и под крышей. Земля, правда, колом схватилась, ломом не прошибешь. И ведра внизу валяются…

— На карте показать можешь?

— На жилу, выходит, покойник набрел, — точно зациклившись, бормотал Махов. — Тамошнего золота и мне на век хватило бы, и внукам досталось. Дурень, пожадничал! Сразу продать приперло… Денег, мол, выручу — и туда, до осени…

— Так сможешь или нет? — повторил вопрос господин.

Махов не отвечал. Осев на тряпье, закрыл лицо ладонями, бормоча бессвязно:

— Дура-ак… Во дурак!.. Сгубило, проклятое…

Потеряв терпение, Слон достал из наплечной кобуры пистолет и взвел затвор. В закрытом помещении звук выдался особенно звонким и пугающим.

Бородач опустил руки и обречено уставился на нацеленный в голову подрагивающий ствол.

— Подожди, — произнес господин и наклонился к пленнику. — Решайся. Выбор у тебя небольшой. Либо умереть здесь, либо я дарую тебе жизнь, но с одним условием — приведешь нас к заимке.

Бородач поднял на него безумные глаза, в которых отразился неприкрытый ужас.

— Да-да, — подтвердил слова Президента Денис. — А труп никто не найдет. Зальем бетоном, и вся недолга. Нам на строительство торгового центра блоки ой как нужны!

Бородач потерянно кивнул:

— Я согласен…

— Вот и молодец, — улыбнулся Президент и направился к выходу.

После подвала солнечный свет показался настолько ярким и жгучим, что выжал слезы у Слона.

— Тебе задача, — Президент закурил, приоткрыл дверцу и сел в серебристый «Мерседес». — Возьмешь толковых ребят, десятка полтора бомжей.

Заметив удивление на лице Слона, добавил:

— Да, бродяг, не криви рожу. Слушай меня внимательно. Что потребуется — транспорт, продукты, оружие, — я выделю. Пойдете вместе с этим, — он показал на вход в подвал. — Если все подтвердится, внакладе не останешься. Это я тебе гарантирую. Все уяснил?

Слон усмехнулся.

— С сегодняшнего дня начинай решать с бродягами. Бери только таких, какие работать могут. Ребят своих подключи, ментов… Ладно, учить не буду, сам башку на плечах имеешь. Так что действуй.

Он захлопнул за собой дверь. Водитель мягко тронул машину и поехал к запертым воротам.

Вадим Юрченко никогда не думал, что однажды, вопреки здравому смыслу, будет сброшен на самое дно общества, превратится из добропорядочного семьянина, имеющего трехкомнатную квартиру с видом на Крещатик, двух дочерей, жену и должность замглавврача в республиканской клинике, в… бомжа! Бича! Бродягу! Именно такими эпитетами награждал он когда-то, обходя стороной, всклокоченных, прибитых жизнью людей. Иногда, по настроению, он даже бросал им мелочовку. Ощущая собственную значимость в сравнении с ними.

У него было все! Но мудр народ, учивший: «От тюрьмы да сумы не зарекайся». Он же зарекся, самоуверенно считая, что с кем с кем, но именно с ним такая метаморфоза никогда не произойдет.

Никогда не говори «никогда».

Жизнь проделала с ним жесточайший фокус, земля вывернулась из-под ног, и белое стало черным… Остаться без документов, без средств к существованию в чужом городе, где нет ни единой близкой души, уму непостижимо! Да что там — в городе? В другом государстве!..

Он стоял в дверях железнодорожного вокзала станции Красноярск, озадаченно переваривал сказанное дежурным милиционером, понимая и его правоту и в то же время не веря ему…

Неделю назад, убитый телеграммой сестры, извещающей о тяжелой болезни матери, Вадим садился на поезд, следовавший из Киева в Хабаровск, отрешенно поцеловав жену и детей. Из багажа в руках — «дипломат» с туалетными принадлежностями, в кармане — около пятисот рублей. А больше зачем? Так, лишние соблазны в пути. В Хабаровске его встретят, и, значит, денег должно хватить как раз, даже при трехразовом питании в вагоне-ресторане.

Дорога тянулась томительно долго. За окном размеренно перестукивали на стыках колеса, мелькали столбы и провода, украинские степи сменились бескрайними российскими полями, потом появились леса.

Ему было не до любования ландшафтом. Он лежал в пустом купе, глядя в потолок, и пытался предугадать, успеет застать мать живой или нет. Не раз успел пожалеть, что отказался от авиаперелетов, которые не выносил с детства, а в последнее время и просто боялся — самолеты сыпались с небес с трагическим постоянством. Выбрал поезд. А ведь давно был бы уже в Хабаровске, а не валялся на полке в громыхающем вагоне и не прикидывал, сколько дней пути еще предстоит и хватит ли ему денег?

Не далее как позавчера состав миновал Новосибирск и на всех парах несся дальше на восток…

Минувшим вечером он совершал привычный вояж в вагон-ресторан. Было что-то около десяти, за окном чернела непроглядная темень, ресторан понемногу готовился к закрытию.

За дальним столиком шумела веселая компания. Три молодых кавказца, обставившись бутылками с вином, налегали на спиртное. Изрядно подвыпившие, громко спорили, порой срываясь на крик, и всем присутствующим становилось известно, в чем не прав Магомет и как надо разобраться с «этим трусливым шакалом Назаром», чтобы прибрать под себя какой-то рынок. Кавказская тыркающая речь все чаще перемежалась с непечатной русской лексикой.

Через столик от них сидела девушка лет двадцати, как безошибочно определил Вадим, вяло ковырялась вилкой в остывшей яичнице, не обращая внимания на шум. А стоило обратить, ведь притчей во языцах становится неровное дыхание горячих кавказских парней при виде красивых женщин.

Вадим занял первый попавшийся стол, заказал второе и, поглядывая на шумевшую компанию, ощутил неясную тревогу. Кажется, не самое лучшее время выбрал он для ужина. Дети седых гор между делом тоже косились в его сторону, и эти, пока не предвещавшие дурного, взгляды с каждой выпитой рюмкой грозили перерасти в потасовку.