Игорь Никулин - Золотой капкан

Морозный с ночи воздух немного освежил Вадима. С минуту постояв, он сориентировался на высокое здание с надписью по фронтону: «Красноярск», пересек пути, взобрался на перрон и смешался с толпой.

На вокзале царила обычная суета. Пол густо заставлен сумками и чемоданами. Счастливцы, успевшие занять кресла в зале ожидания, кто спал, устроившись в неудобной позе, кто читал, кто азартно резался в карты. Те, кому повезло меньше, располагались прямо на полу или на тюках, — в большинстве своем цыгане или беженцы-таджики. Между рядами с криками носились дети.

Время от времени шум перекрывал хриплый голос диспетчера, читавший горячую информацию в громкоговоритель, и многократно усиленный динамиками голос эхом разлетался под лепным сводом, разбиваясь о высокие потолки.

— Подскажите, где здесь милиция? — обратился Вадим к пожилой женщине, катившей тележку с привязанным раздутым мешком.

Тетка мельком глянула на него, в глазах тенью промелькнул испуг. Молча, обретя второе дыхание, она шарахнулась от него и поспешила к выходу.

Спустившись на первый этаж, он уперся в дверь с табличкой: «Линейный отдел внутренних дел», осторожно постучал и вошел внутрь.

В темном коридорчике он прошел к стеклянной витрине. С противоположной стороны за пультом восседал скучающий милиционер с тремя сержантскими лычками на погонах и металлической биркой «дежурный» на мундире.

Увидев Вадима, он потянулся к пульту, нажал кнопку, и из белого динамика, висящего на стене рядом со стеклянной перегородкой, донесся искаженный помехами голос:

— Никак сам пришел сдаваться?

Ехидная интонация и абсолютно непонятная фраза выбила Вадима из седла, и он стушевался, не зная, с чего начать.

Сержант крутанулся на вращающемся стуле, обращаясь к невидимому Вадимом собеседнику:

— Парадокс! Вроде весна, тепло пришло, а бомжи в спецприемник напрашиваются. — И, повернувшись к микрофону: — Сытной жизни в бомжатнике захотелось? Тогда заходи.

Вот оно что! Видя помятый костюм и разбитое лицо, не напрягая извилины, сержант уже сделал для себя вывод — принял его за бродягу.

Вадим нажал кнопку на динамике, имеющем с дежурной частью обратную связь, и, волнуясь, заговорил:

— Вы меня неправильно поняли. Я хочу сделать заявление… Меня избили…

— Когда лез за чужим кошельком? — докончил за него сержант. — Да будь моя воля, всех бы вас… Расплодила вас демократия.

— Вы не имеете права так со мной разговаривать! — сказал Вадим с отчаянием в голосе. — Я человек… У меня есть права! Я гражданин…

Сказал и осекся. Гражданин чего? России? Нет. А скажи про Украину, может, сделаешь еще хуже.

— Меня избили и ограбили в поезде, и я хочу написать заявление.

— Да ну? — усомнился сержант. — В каком поезде? Ты мне хочешь темняк навешать? Вали, чучело, отсюда, покуда не запер в нулевку!.. Бомжара, — добавил с неприкрытой неприязнью.

— Я не бомж. У меня киевская прописка, — ляпнул Вадим и прикусил язык.

— А… выходит, ты иностранец? — Сержант расцвел улыбочкой. — А документики при себе?

— Я же говорю, украли в поезде.

— Украли? Это что получается? Перед нами гражданин другого государства. Местной прописки нет? Нет. Паспорта и других документов, удостоверяющих личность?

— Нет, — ответил Вадим.

— Лицо без паспорта и прописки является бомжем и подлежит водворению в спецприемник сроком до тридцати суток!

— За что?

— Для установления личности!

— Не имеете права! — выкрикнул, теряя терпение, Вадим. — Немедленно вызовите ваше начальство.

— Зачем? Я и сам справлюсь. Сейчас… — пообещал сержант, выбираясь из-за пульта к двери. — Я тебе вызову. И начальство… и консула.

Сообразив, что угроза его не пустые слова и, возможно, с юридической точки зрения так оно и есть, что бомж — личность без паспорта и прописки, а имеющий хотя бы одно из двух, но живущий на помойке, вовсе и не бродяга и что он, Вадим Юрченко, как раз попадает под первую категорию и может запросто посетить спецприемник вместо того, чтобы навестить умирающую мать, он спешно ретировался и выскочил в зал.

«Ладно, — с досадой думал он, продираясь сквозь толпу к выходу на перрон. — Обойдемся! До Хабаровска всего ничего осталось. Не помру. А там что-нибудь решим».

Он выбрался на перрон и… остолбенел. Пути были пустынны. Его поезд уехал.

Расталкивая встречных, он вломился назад в зал, отыскал справочное окно, оттолкнул в сторону худого старичка и прокричал в зарешеченный динамик:

— На Хабаровск…

— Отбыл три минуты назад, — не задумываясь ответила диспетчер.

Совершенно убитый известием, он отошел от окна.

Ноги сами вынесли его на перрон, и, остановившись возле дверей, он обдумывал сказанное дежурным милиционером, понимая его правоту и в то же время отказываясь в это верить.

За день через железнодорожную станцию проходило всего два поезда, следовавших на Дальний Восток.

Теша в душе надежду договориться с кем-нибудь из проводников, Вадим спешил к остановившемуся составу, переходил от вагона к вагону, подолгу выстаивая у дверей и разговаривая с проводниками.

Проводники — народ прожженный и привыкший ко всякому, в том числе к просьбам бродяг, атаковавших на каждой станции. А потому в его историю особо не верили, и вопрос могла разрешить только некоторая денежная сумма. Деньги-то были небольшие, но для Вадима, оставшегося без ломаного гроша, почти непомерные.

Что взять с нищего оборванца? Наверное, так рассуждали про себя проводники и вежливо отказывали. Предлог на выбор: от возможной проверки в пути до презрительного: «да пошел ты…».

Отчаявшись, он добрел до последнего вагона последнего сегодня поезда, поднялся в тамбур, сунулся в вагон. И был схвачен на месте преступления невесть откуда появившейся матроной в железнодорожном обмундировании.

— А ты куда?! — воскликнула проводница тоном торговки, поймавшей с поличным мелкого воришку.

Не дожидаясь ответа, выволокла Вадима на перрон, развернула с неженской силой и придала пинком ускорение. Да такого, что, проскочив по инерции добрых пять метров, Вадим чудом не распластался на асфальте.

Воздух потряс взрыв хохота. Толпа зевак с удовольствием наблюдала животрепещущую сцену: безликая бабенка с тремя классами церковно-приходской школы, имеющая мало-мальскую власть, справилась со взрослым мужиком-врачом, кандидатом медицинских наук. Правда, про ученую степень Вадима Юрченко никто из смеявшихся зевак не догадывался. На лбу не написано. Перед ними валялся оборванный, побитый бомж, каких тысячи и десятки тысяч по матушке-России, который давно привык к подобному обращению и обиду стерпит. Вот сейчас встанет, отряхнется и молча уйдет.