Игорь Никулин - Золотой капкан

— И ты, значит, сразу за машиной?

Мастер обиделся:

— Почему сразу? Отдал долги, продуктами на месяц вперед запасся. Что осталось, думал, проедим и не заметим, куда утекли. Решили машину купить, вложить деньги. Когда прижмет нелегкая, сдал ее и снова при деньгах.

Протасов выставил перед ним наполненные ведра:

— Неси!

Иваныч с трудом поволок ведра во мрак и пропал с поля зрения. Протасов лишь удивился, как он уверенно передвигался в темноте, видимо, досконально изучил штольню за время работы…

Вернувшись, Иваныч отдал пустые ведра и удрученно покачал головой:

— Этот… наверху… слюной брызжет. «Куда запропастились?» Лез бы сам да рубал. Думает, так легко…

— А дальше что с тобой стряслось?

— Поехал к брату в Красноярск. Сын у него. Племяш мой, в коммерции, салон автомобильный открыл. С родного дядьки не содрал бы десять шкур. Заезжаю. С вокзала, в квартире никого. Соседям позвонил, говорят, с работы поздно возвращаются. Не на лестнице же ждать. Подался в город.

— По магазинам?

— Ну! Цены не в пример нашим. И мебель. И техника. Такое желание накупить всего, лишь бы хватило. Рука сама в карман лезла.

— Не поднялась?

— Я ж имею башку на плечах. Важно ведь не машина, а капиталовложение! Меня баба потом с видиком бы убила.

— Мыслитель, — улыбнулся Протасов.

— Да будь я мыслителем, дома сидел, а не в этой норе… Жрать захотелось. Нашел приличный ресторанчик. Уютный такой, в подвале. Прислуга вежливая… Поесть, водочки заказал.

— А захорошело, подсели ребята и начали угощать? — Протасов прекратил работу и внимательно посмотрел на напарника. — Так было?.. Растрепал, поди, что шахтер?

— Откуда знаешь? — глаза мастера полезли от удивления на лоб.

— Дедукция! Говорил, что любой сложности работу можешь вести?

— Дурак… Но кто знал, что так выйдет? Вообще-то я на выпивку крепкий. Не амбал, конечно, но перепью любого. А тут от трех стопок повело, в сон стало клонить…

— И проснулся уже в застенках? — спросил Протасов.

— В вертолете. Лечу, а куда, непонятно. В окно выглянул — внизу тайга. Полез к летчикам, не отзываются, и кабина заперта. А вертолет не поезд, на ходу не выпрыгнешь, за стоп-кран не дернешь… Как сели, попал к горячим ребятам… Почитай, с мая… Веса килограмм пятнадцать потерял, но пока держусь.

— Держись, — Протасов срезал штыком неровно выпирающий земляной пласт.

Он повалился к ногам и рассыпался.

Иваныч рывком подскочил.

— Ну-ка, стой! — приказал громким шепотом и полез к ногам Протасова, отгребая от них землю.

— Чего ты? С ума сошел?

— Не шевелись!..

Прощупав пальцами каждый сантиметр, он что-то поднял и расцвел счастливой улыбкой:

— Гляди…

На ладони его лежал желтоватый камень величиной с куриное яйцо, с мелкими зелеными вкраплениями. Он дунул на него, сметая остатки земли, потер о рукав спецовки, и, очищенный, камень тускло заблестел.

— Знаешь, что это? — спросил Иваныч дрожащим от волнения голосом.

— Наверное, золото, — неуверенно ответил Протасов, рассматривая ничем не примечательный камешек.

— Балда! Ты счастливчик, парень!.. Рука легкая. Найти такой самородок, да еще в первый день…

Протасов держал золотой камень, но ликования, подобно горному мастеру, не испытывал. Может, до него еще не дошло, какое состояние лежало на грязной ладони, а потому не было ни потаенного трепета, ни волнения. Вообще ничего, как если бы без копейки в кармане он стоял у прилавка с ювелирными украшениями в «Яхонте». Для него это был просто камень необычного цвета, и ничего больше…

Забрав ведра, Иваныч ушел в темноту. Ничего не видя впереди, он ориентировался, как крот, с помощью чутья, и оно безошибочно подсказывало ему направление и где нужно склониться в пояс, чтобы не удариться головой, а где идти в полный рост.

И вот забрезжил в конце норы отсвет фонаря, и он выбрался в колодец.

Он зацепил крюком дужку, умял пальцами рыхлую породу, уложил в лунку самородок, прощально вздохнул и дернул за трос.

Трос напрягся, и ведро поползло вверх.

Выбирая трос, Иван на себе ощутил несовершенство конструкции — вращающееся колесо приходилось немногим выше головы, и на подъем обычно переполненного ведра уходило много сил.

Он поднял ведро до уровня пояса, подождал, пока охранник, сдвинув за спину автомат, багром подтянет его к краю, и ослабил трос…

— Ни фига себе! — воскликнул Влад, вынимая из ямки камень.

Он покрутил его, провел ногтем по зеленоватой пленке. Под ногтем просветлела желтая дорожка. Сомнений не оставалось: он держал добрых граммов пятьдесят природного золота.

Алчный огонь загорелся в глазах охранника. Не будь свидетелей, молча сунул бы в карман, и докажи потом… Но рабы только рады будут подставить его и назло заикнутся под любым предлогом о находке при Слоне или Солдате.

Когда второе ведро установилось рядом с первым, он подошел к сидевшему на земле парню с разбитым лицом:

— Бери и быстро дуй к берегу.

Она сидела на голом полу — растрепанная, с воспаленными от слез и бессонницы глазами — и тупо смотрела на запястье, скованное наручником. Второй браслет пристегнут к ножке стола. Если бы ей вздумалось освободиться, нужно было бы приподнять его, но тогда сработает «сигнализация» — посыплются на пол пустые бутылки, посуда. И дрыхнувший Слон непременно проснется…

Саднила рассеченная губа, тело ее горело огнем, и болезненно ныл низ живота. Но эта боль, напоминание о минувшей ночи, казалась пустячной в сравнении с болью внутренней. Именно она ввела ее чуть ли не в коматозное состояние, а пораженный свершившимся насилием рассудок отключил ее от внешнего мира, тем самым спасая от сумасшествия…

Заскрипела лежанка, Слон поднял лохматую голову и смотрел на нее так, словно силился вспомнить, что за женщина находится в его спальных «апартаментах».

Он пошарил рукой у чурбака, заменяющего табурет, нашел бутылку водки и, мучимый похмельным синдромом, поднес к губам, пытаясь вытряхнуть хоть каплю спиртного. Но бутылка была пуста, и он отшвырнул ее в угол — попав в стену, она разбилась, — мутным взглядом уперся в наложницу.

— Ну… как спалось?

Голос его осип, и казалось, не слова, а камни вылетали из простуженной глотки.

— Что молчишь? Или со мной разговаривать зазорно?

Он достал из брюк брелок с ключами, нашел ключ от наручников и склонился над ней, обдавая отвратительным запахом давно не чищенных зубов и перегара.

В замочную скважину ключ попал не сразу. Слон отвел зубчатую лапку, высвобождая тонкую кисть с красной отметиной, поставил женщину на ноги.

Она смотрела на него в упор и в то же время будто не замечала. И невидящий взгляд Ирины обескуражил Слона, но он тут же отбросил неуместные сантименты: