Говард Хайнс - Слепая ярость

Под ликующие крики зрителей он передал кому-то тесак и почувствовал на своем плече легкую сухонькую руку Фу Чанга.

— Очень хорошо, — одобрительно сказал старик. — Будем еще.

И теперь часть дневного времени Ника была посвящена упорным тренировкам. Для себя он называл это фехтованием, а на самом деле то было какой-то разновидностью восточных единоборств, названия которой Ник так и не усвоил. Зато усвоил другое: умение безупречно управляться с длинным стальным жалом в схватке сразу с несколькими противниками. Как ни странно, его недуг оказался здесь даже полезен: Ник реагировал гораздо быстрее, чем зрячий, улавливая смену дыхания соперника, амплитуду его замаха, — и даже запах пота помогал ориентироваться в ситуации. Через пару-тройку месяцев Ник стал бесспорным чемпионом деревни — и это только прибавило ему доброго отношения со стороны туземцев. И особенно гордилась его успехами Ли Тхау…

Постепенно Ник Паркер уже почти и позабыл родную Флориду, друзей детства и юности, ему начинало казаться, будто бы он всю жизнь прожил в этой маленькой вьетнамской деревушке, а все, что находится за ее пределами, — просто сон, отрывочный и неясный. Так бы весь век и прожил здесь, под сенью джунглей, которые уже отнюдь не страшили его, — а потом Ли Тхау родит ребеночка: нужно будет его воспитывать, учить…

Но все оборвалось внезапно, в один день. Просто подошел Фу Чанг и спокойно сказал:

— Все, завтра тебе уходить.

— Куда? — не понял сразу Ник.

— Домой. Америка.

И ушел куда-то в темноту, сразу ставшую чужой, опасной, каверзной…

Ночью Ник лежал без сна. Вот и все, вот и конец приключению. Вот и не будет больше рядом старого Фу Чанга и нежной Ли Тхау, к которым он так привязался за это время. А тот мир, который ожидает его впереди, — каким он окажется теперь, прежде такой простой и понятный? Какая жалкая участь ждет там его, слепца!

«Хотя бы маму увижу», — подумал Ник и тут же горько усмехнулся такой невольной обмолвке: никогда и ничего он больше не увидит.

И тут его охватила такая острая жалость к себе, что слезы неудержимо подкатили к глазам. Он всхлипнул, словно обиженный ребенок, — и тут же услышал ответным всхлип, тоненький, нежный. Ли Тхау — она так тихо зашла в хижину, что он даже и не услышал, занятый своими печальными мыслями.

— Ли Тхау, — тихо шепнул Ник, стараясь задушить в груди непрошеное рыдание.

— Ньик…

Ее узкая ладошка легла на его щеку, мокрую от слез. Она что-то бормотала сочувственно, словно бы утешая сына, которому предстоит дальняя и опасная дорога — и которому она не может помочь ничем, кроме своей любви.

— Я так не хочу уезжать от тебя, Ли Тхау, — сказал Ник. — Ты подарила мне столько счастья…

И, говоря так, он уверен был, что девушка понимает его.

Ник погладил лицо Ли Тхау — и ощутил, что щеки се тоже влажны.

— Не плачь, моя хорошая, не плачь, добрая моя девочка, — приговаривал он.

И тут, уже не сдерживаясь, она уткнулась лицом ему в грудь — и отчаянно заплакала в голос.

— Не плачь, — твердил он, — не плачь…

И сам захлебнулся слезами.

«Боже мой, — думал Ник, — до чего же бездарно устроена жизнь, если ты, встретив любимую женщину на краю света, должен вдруг расставаться с нею без всякой надежды на то, чтобы увидеться вновь. До чего же это глупо и несправедливо…»

В эти минуты он и действительно ощущал Ли Тхау именно как любимую женщину — родную, единственную. И был, вероятно, недалек от истины…

Ник стискивал в объятиях горячее тело Ли Тхау — и почувствовал, что его мужская сила постепенно начинает давать о себе знать. Кажется, и Ли Тхау почувствовала происходящее с его организмом: дыхание ее стало более учащенным, она плотнее прижалась к Нику. А он принялся обнажать желанную плоть девушки, чтобы утолить ею свою печаль.

И вот уже совершенно обнаженная Ли Тхау лежит на нем. Никогда прежде они не занимались любовью в хижине, — но сейчас Нику было уже все равно: пусть слышит кто угодно стоны их страсти и звонкие шлепки распаленных тел…

Он вошел в нее так властно и сильно, что девушка вся затрепетала, задрожала, покоряясь своему властелину. А Ник одним рывком подмял ее под себя и, разведя ножки Ли Тхау до отказа, врубился во влажное, ждущее лоно девушки со всей мощью, на которую только был способен. Через пару минут ее тихие стоны перешли в отрывистые повизгивания, а Ник только наращивал свой бешеный напор, стараясь посильнее обрушиваться на девушку всем телом — чтоб громче была неистовая музыка страсти. Пусть их услышат, пусть: знайте, как сумасшедше может любить белый мужчина. И если бы даже ему пришлось сейчас овладеть Ли Тхау прямо на площади, перед глазами многочисленной толпы, — он бы не смутился, не заколебался: смотрите все, как я ее деру, смотрите, смотрите! Ему мнилось, будто не просто девушка корчится и взвизгивает под ним, — это саму судьбу-обманщицу он раскорячил, всаживая в стервозное ее чрево свое грозное орудие. Получай, сучка, получай — за все обиды и потери, за все свои жестокие проделки, я распорю тебя надвое, я накачаю тебя своим семенем так, что оно полезет у тебя изо рта, из ушей, ты будешь просить меня о пощаде, а я буду продолжать насиловать тебя без жалости и сострадания. А по щекам Ника продолжали катиться яростные слезы…

Он грубо мял маленькие грудки Ли Тхау, — казалось, они лопнут сейчас и из них брызнет терпкий сок, он до отказа заламывал ее тонкие руки, словно стремясь выдернуть их вон из плечей, он настойчиво тискал ее твердый зад, пытаясь разорвать ее ягодицы, будто плод абрикоса, и чувствовал, как все более увеличивается и твердеет орудие его мести судьбе.

— Ньик, Ньик… — жалобно, словно щеночек, проскулила Ли Тхау.

И тогда он выдернул из нее свой разъяренный жезл и, скользнув по нему пальцами, подивился на небывалый прежде его размер.

Возможно, девушка полагала, что Ник от нее отступился, — но это было отнюдь не так. Он мгновенно поставил Ли Тхау на колени, пригнув ее голову к циновке так, что потная истисканная попка девушки круто вздыбилась, — и с ходу ворвался в узкий анус. Ли Тхау издала хриплый вопль — он отозвался глухим рыком и продолжал насаживать мятую задницу на свой озверевший скипетр. Удары были столь сильны, что, казалось, любой из них может выбросить Ли Тхау вон из хижины, но Ник цепко держал ее стройные бедра, не давая им уйти от сладкой казни.

— Ньи-ик…

Голосок Ли Тхау перешел уже в хрип, но его орудие не знало устали и продолжало бесноваться в теле девушки.

— Ньик!.. Ньик!.. Я люблю тьебя…

И эти слова из воспаленного рта заставили его содрогнуться всем телом — и наступила развязка.

Безудержный агрессор вырвался из тесного плена — и горячие струи спермы ударили, словно из огнемета, густо орошая тело девушки от ляжек до макушки, тоненькими ручейками стекая со спины по бокам. И Ник, обессиленно рухнув на эту липкую истерзанную плоть, вдруг подумал: «Вот как мы могли бы покорить Вьетнам…» — и тут же провалился в забытье.