Говард Хайнс - Слепая ярость

Он очнулся оттого, что проказливый язычок Ли Тхау маняще ласкал пальцы его ног. Вот он двинулся вверх по щиколотке, миновал колено, вот, скользнув вдоль бедра, принялся плутать во влажных волосах паха. И вот робко и осторожно коснулся символа власти белого повелителя…

— Шельма ты моя, — разнеженно прошептал Ник, чувствуя, как поднимается в нем новый приступ желания.

Скипетр вновь горделиво вздыбился и вошел в нежный ротик девушки.

— Целуй его, Ли Тхау, соси его, заглоти его по самую глотку…

Ник чувствовал себя так, будто плывет по зыбкому морю, плавно покачиваясь. Волны становились все круче и круче, колыхаясь в ритм сердцу, вот это уже почти шторм — и вот наконец его словно бы швырнуло вверх, к ослепительному солнцу, вспыхнувшему в сознании…

Потом они долго лежали рядом, лишь чуть соприкасаясь бедрами, и молчали. Говорить теперь было уже не о чем.

Когда Ник услышал голоса первых утренних птиц, Ли Тхау зашевелилась, поднялась на ноги. Сейчас она уйдет — уйдет навсегда…

— Подожди, Ли Тхау…

Нику хотелось оставить Ли Тхау хоть какую-нибудь память о себе — и он протянул ей свой солдатский медальон. Пальцы девушки бережно приняли подарок. И нежные губы прильнули ко лбу Ника. И — шелест одежды, звук уходящих ног. И теперь уже только птицы щебечут, встречая рассвет…

Разбудил Ника Фу Чанг.

— Пора, тебе ехать.

— Хорошо, — кивнул Ник. — Я готов.

Старик помолчал.

— Прими от меня вот это, — вымолвил он наконец. — Тебе пригодится.

И в ладонь Ника легло что-то твердое и продолговатое. Он ощупал предмет: то была крепкая трость.

— Спасибо, Фу Чанг.

— Там есть секрет, — сказал старик. — Выдвини до отказа рукоять.

Ник последовал его совету — и из трости выскользнуло узкое длинное лезвие тесака. Он привычно взмахнул им — оружие с тихим свистом рассекло воздух.

— Ну, большое тебе спасибо, старина, — улыбнулся Ник. — Да только с кем мне там драться?

— Будешь точить карандаши, — с неожиданным для него юмором отозвался Фу Чанг.

— И то дело, — засмеялся Ник.

Послышались шаги. Нет, то ступали не легкие тапочки крестьян — тяжелые солдатские башмаки попирали землю.

— Да, вот уже и совсем пора, — кивнул Ник и вставил лезвие обратно в трость.

«Хорошо входит, плотно — будто в…» — мелькнула у него скабрезная мысль.

Нужно было идти.

А дальше было уже неинтересно: пересыльный лагерь, освобождение, дорога домой…

Ник Паркер оторвался от воспоминаний и сильно потер лицо ладонями. Ладно, пора уже и на работу. Не забыть бы еще посуду помыть…

— Алло, меня зовут Алина, — раздался в трубке женский голос — визгливый и раздраженный.

Ник Паркер тяжело вздохнул, предусмотрительно немного отодвинув трубку в сторону: надо же, как орет. Это был уже пятый звонок за смену — и все собеседницы, как назло, были жутко злы на своих партнеров. Просто диву даешься, сколько мужиков абсолютно бездарны в постели! А ты тут слушай этих истеричек да старайся подбирать соответствующие утешения.

— Слушаю вас, — вежливо сказал он.

Алина на том конце провода немного отдышалась и начала:

— Это невозможно! Когда я только познакомилась с ним, он обещал, что повезет меня в горы и мы будем жить в маленьком бунгало, только вдвоем, и будет гореть камин по вечерам! А сам…

Ее голос сорвался, в трубке послышались частые всхлипывания.

— Успокойтесь, Алина, не стоит так расстраиваться, — сказал Ник, стараясь придать голосу всю возможную мягкость. — Я — Мистер Доверие, и я постараюсь помочь вам. Такая красивая женщина не должна плакать.

Эту расхожую фразу Нику приходилось произносить довольно часто: он знал, что в большинстве случаев она действует практически безотказно.

Так произошло и на сей раз.

— А откуда вы знаете, что я красива? Почему вы так думаете? — удивилась Алина.

— Ну это же ясно по голосу, — уверенно сказал Ник. — Уж мне-то вы можете поверить.

— Да? А он говорит, что я всего лишь смазлива — и только…

Ее голос звучал еще прерывисто, но чуткое ухо Ника уже уловило в нем кокетливые нотки.

— Ну, зачем же так ему верить. Мне-то виднее, — подбодрил собеседницу Ник.

— Да я теперь вообще ему не верю! — вновь взорвалась Алина. — Он подлый обманщик!

— А не слишком ли вы суровы у нему? Надо же быть в чем-то и снисходительной…

— Снисходительной? К этому ублюдку? Если бы вы знали, что он из себя представляет…

— Что же именно? — поинтересовался Ник, с трудом подавив зевок.

— Он — извращенец, гадкий извращенец! — с пафосом заявила Алина.

«Кажется, знакомый вариант», — смекнул Ник и спросил:

— Что-нибудь насчет мальчиков?

— То есть как это? — опешила Алина.

— Ну, когда мужчин больше интересуют существа того же пола, понимаете?

— Господи, какой ужас! Нет-нет! Да разве так бывает?

«Какая прелесть», — подумал Ник. А вслух сказал:

— Ладно, не будем об этом. Я пошутил.

— Странные же у вас шутки.

— Гм, ну… Так вы говорили — он извращенец? Как же прикажете вас понять?

— Ох, ну я объясню. Понимаете, как-то после вечера в ресторане… Может быть, я тогда выпила чуть больше шампанского, чем следовало… В общем, когда мы с ним ехали обратно… Мы были знакомы уже две недели, и я подумала: почему бы и нет? Ну, и я ему намекнула: почему бы, мол, нам сейчас не поехать ко мне — выпьем по чашечке кофе… И он понял меня правильно — по сути. Но то, что он сделал… Подождите, я закурю.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Ник услышал, как на том конце провода щелкнула зажигалка, дымок пыхнул в трубку.

— Так что же он сделал?

— Он тут же затормозил! Прямо посреди улицы. Потом задрал мне юбку, содрал трусики и усадил к себе на колени, мерзавец!

— Вот как?

— Да! И тут же засунул в меня свою ужасную штуковину. Жуткий наглец!

— И что же дальше?

— И стал вовсю во мне шуровать! Я его спрашиваю: «Джейк, но как же кофе?» А он: «Это что — разве обязательно? К чему такие тонкости?» И шарашит в меня свою игрушку все глубже. Я при этом то и дело головой бьюсь о потолок, ногами за какие-то рычаги цепляюсь… А тут еще мимо машины так и снуют, фарами меня освещают! А этот поганец стянул с меня кофточку, лифчик — и играется моим четвертым размером, будто это ему погремушки. И продолжает пихать в меня свой этот самый… А он у него — дюймов десять, наверное, такая оглобля!

— Так это, наверное, хорошо, — осторожно предположил Ник.

— Это замечательно! Я такой штуковины сроду не пробовала. Ну и, естественно, ору как ненормальная, только сиськи прыгают да промеж ног хлюпает… Я раза четыре кончила, пока он не соизволил сделать то же самое. Всю меня залил, зараза такая. Потом спихнул на сиденье рядом и спрашивает так спокойненько: «Так как же насчет кофе, дорогая?» Ах ты, думаю, нахал. «Ладно, — говорю, — я же предложила». Он трогается. Я за одежду берусь — а он: «Чего это ты вдруг? Погоди…» Как то есть погоди? Тут он за угол заворачивает и говорит: «Ты глянь там на заднем сиденье — я тебе подарочек припас». Я, как последняя дура, вся голышом, перегибаюсь на заднее сиденье, а он — по тормозам, наваливается на меня сзади — и опять впендюривает! Ну, не кретин? Хорошо хоть — на этой улице движение было поменьше. Спрашиваю его: «А где ж подарочек?» А он мне: «Да вот же — в тебе торчит, разве не чувствуешь?» И продолжает свой гвоздь вколачивать — как тут не почувствовать? Я визжу, конечно, как резаная — бабулю какую-то с собачкой перепугала. И главное, когда машина навстречу — то фары ужасно глаза слепят. А этот мерзавец вовсю старается, сопит, крякает, кобель окаянный… Ну, кончил наконец, чуть жопу мне всю не расплющил… Ой, простите, а «кончил» — это приличное слово?