Говард Хайнс - Слепая ярость

— Ну твою мать-то…

Гнилой Боб откровенно скучал. Тоскливое нынче выдалось утречко, не в дугу. Жизнь вообще — сплошное дерьмо. И бабы — дерьмо. И дружки — дерьмо. Все — дерьмо.

— Эй, Дик! — окликнул он приятеля, сидящего за соседним столиком.

— Чего тебе? — повернул тот к Гнилому Бобу свою небритую харю.

— Ну ты и дерьмо! — торжествующе провозгласил Гнилой Боб.

Вся компания довольно загоготала, а пуще всех — сам обозванный Дик. Такие шутки они любили.

Здесь, в небольшой забегаловке рядом с аэропортом Майами, их кодло кантовалось частенько. Занимались обычно тем, что подлавливали прибивающих растяп-пассажиров, каких-нибудь лохов из глубинки. Выходит такой из самолета, а тут — пальмы, солнышко, клюв разевает, восхищенно отдувается — вот тут и самое время к чемоданчику его ноги приделать. А для пущей верности можно и перышко к боку приставить, чтобы не трепыхался, а то и по маковке трубой засандалить. Бывают все же в жизни клевые моменты.

Но нынче пока не везло. Блядский какой-то денек.

Гнилой Боб с хлюпаньем дососал свое пиво, смял банку и швырнул ее в угол. Старуха негритянка за стойкой неодобрительно на него покосилась — но промолчала: с этой шоблой она предпочитала не связываться.

Снаружи, за стеклянной стеной, прошла, покачивая бедрами, стройная девушка в джинсовых шортиках.

Компания несколько оживилась.

— Хух, птичка! Поободрать бы ей перышки!

— И вставить в клювик пару штучек!

— И в сраку, в сраку! Чтоб вся уперделась!

— И до усёру, до усёру ее!..

— Титьки узлом завязать…

Один только Гнилой Боб помалкивал. Чего зря трепаться-то? Делать так делать. Повстречать такую козочку в подходящем местечке — и показать ей, что да как умеют парни из Майами. Опыт есть.

Боб поковырял языком дупло в зубе. Не-ет, черт. Пиво уж больно холодное. Дерьмо.

Вдруг в забегаловку вошел странный посетитель. Высокий блондин со слегка неестественной прямизной осанки, легонько простукивающий путь перед собой деревянной тростью, подошел к стойке и спросил порцию мексиканского жаркого.

Гнилой Боб хлопнул себя по ляжкам:

— Эй, мужики! Гляньте-ка, сейчас будет потеха…

Компания притихла и начала наблюдать за вожаком.

Гнилой Боб вразвалочку подковылял к расположившемуся за стойкой блондину. Помахал рукой у него перед лицом — нет, не врубается чувачок. Значит, и впрямь слепой. Вот козел.

— Эй, приятель, — развязно сказал Гнилой Боб, — это мексиканская жрачка. Ее с соусом надо хавать. Тебе какого плеснуть — мягкого, крепкого?

Блондин с улыбкой поднял на Гнилого Боба незрячие глаза.

— Крепкого, пожалуйста, — сказал он вежливо.

Гнилой Боб осклабился и плеснул ему в тарелку почти полную бутылочку жгучего соуса «чили»:

— Вот, лопай.

Блондин перемешал соус с гарниром и отправил себе в рот солидную порцию.

Гнилой Боб со всей компанией зареготали во все горло.

Слепой между тем аккуратно прожевал и глотнул. Затем снова широко улыбнулся:

— Неплохо. Но пожалуй, этот соус слишком слабый для меня. Может быть, есть что-нибудь покрепче?

Физиономия Гнилого Боба озадаченно вытянулась.

А блондин продолжал уплетать за обе щеки.

Ладно, сука, жри. Мы тебя только немножко облегчим.

Гнилой Боб подергал за ремень сумки, висящей на плече слепого:

— Дай-ка мне твой багажик.

— А ты уверен, что она тебе подойдет? — спокойно осведомился блондин.

Гнилой Боб посерел от гнева:

— Давай мне сумку, ты, кент!

Дружки Боба, отшвырнув стулья, приблизились к ним:

— А ну, отдай ему сумку, лишенец!

И тут Гнилой Боб увидел нечто странное: трость, только что смирно стоявшая рядом со слепцом, вдруг взвилась вверх и резко ткнулась ему, Бобу, в живот. Из груди у него сразу ушел куда-то весь воздух, изнутри к горлу подкатило чугунное ядро — и Гнилой Боб отключился, враскоряку рухнув на пол.

— Ах ты, ублюдок! — рявкнул небритый Дик.

Слепой со все той же любезной улыбкой повернулся к нему, а его трость тем временем ударила в бок верзиле с кастетом и походя чиркнула по гортани другого громилу, едва успевшего замахнуться ножом. Оба они мигом заняли место рядом с Гнилым Бобом.

Дик и еще один уцелевший представитель кодла в секунду сообразили что к чему и проворно ломанулись к выходу.

Приемник над стойкой кончил изрыгать бодренькую музычку, и игривый голос дикторши известил:

— В Майами опять восстановилась хорошая погода.

А Ник Паркер, незряче глядя в пространство, с обезоруживающей улыбкой вопросил:

Что здесь происходит? Ах, простите, я такой неловкий, Боже мой…

И тут негритянка за стойкой не выдержала и расхохоталась.

Мало сказать, что Фрэнку Дэвероу сейчас было не по себе. Ему было гораздо, гораздо хуже.

Потому что в данный момент он висел вниз головой на высоте тридцатого этажа и вечерняя улица, освещенная веселенькими огнями, маячила глубоко внизу под ним.

Сильные руки удерживали Фрэнка за щиколотки — пока удерживали, а там — поди знай…

— Ну как, тебе хорошо видно? — спросили у него сверху, с балкона.

К горлу подкатывала нестерпимая тошнота, далекая мостовая рябила автомобильными фарами.

— Брюс-авеню — не правда ли, прекрасная улица? — продолжали ехидничать мучители.

Вдруг пальцы на щиколотках Фрэнка чуть ослабили свою жесткую хватку.

— Нет! Нет! — истошно заорал он.

Сверкающая ниточка слюны, вылетевшая вместе с воплем, легкой паутинкой заскользила вниз вдоль этажей.

— Или тебе что-то не нравится?

Кровь прилила к голове, и казалось, что под ее напором глазные яблоки постепенно выдавливаются наружу: вот еще чуть-чуть — и выскочат вон, канут вниз бело-радужными шариками, шлепнутся об асфальт тротуара, словно яйца на сковороду.

— Очень высоко здесь, приятель, я понимаю. Но ты ведь сам напросился, разве не так?

Фрэнку вдруг пришла в голову совершенно нелепая в данном случае мысль: нет, у далеких предков людского рода никогда не было крыльев. Иначе сработал бы далекий-далекий инстинкт — и не было бы столь омерзительно страшно болтаться над Брюс-авеню.

— Ну ладно, хватит, — произнес сверху жирный голос. — Пожалуй, пора его сбросить.

— Нет! — снова закричал Фрэнк, отлично понимая, что его мнение тут мало кого интересует.

Полуобморочное марево застило взор, ноги сводила судорога.

— А почему же нет? Не волнуйся — ты быстро долетишь, зуб даю.

Его встряхнули, словно куль, — и Фрэнк лихорадочно попытался припомнить какую-нибудь подходящую молитву, но в сознании мелькнула только строчка из какого-то шлягера: «Это мы к вам идем, ребята чумовые…»

Но похоже, полет пока откладывался.

— Нет, кажется, ты еще не вполне готов к этому. Повиси еще немного, — с некоторой даже досадой произнес все тот же жирный голос.