Виталий Донцов - Интерполицейский [СИ]

Выскочил на улицу через второе парадное крыльцо, предварительно изрешетив дверной замок и вынеся дверь на плече. Слева от него располагалась вертолетная площадка, на которой готовился к взлету армейский вертолет без опознавательных знаков, а второй, гражданский, слабо дымил двигателем. Около работающего на прогреве геликоптера суетились люди в маскировочных комбинезонах и с короткими автоматами производства США в руках, недоуменно уставившиеся на Ганса после его эффектного выхода на новую сцену. Ларинчу Ганс практически нагнал, тот улепетывал с неугасающей энергией шагах в двадцати от особняка. А, казалось бы, ему и ходить-то трудно.

Все это Ганс зафиксировал за доли секунды. И устремился за доном. Американцы, это были они, больше для проформы, чем из усердия пальнули в сторону неизвестного типа с автоматами в обеих руках, сообразив, что его не интересуют, а у них и своих проблем хватало. На крыше их ждал Лайон.

Ганс с двух стволов лаконично огрызнулся, и на этом обмен любезностями закончился.

Гарсия мчался, шумно дыша, захлебываясь воздухом, и надрывно крича изредка встречающимся на пути подчиненным, чтобы они прикончили преследователя. Ганс очень быстро разубедил их в этом стремлении…

Из-за угла внезапно вывернулся новенький белый пикап «Форд» со сдвоенными задними скатами. Вильнув пару раз, словно водитель не мог определиться с направлением, он покатился наперерез бегущему дону. Тот, как заяц, ломано свернул навстречу спасительной машине. Ганс выругался по-немецки — не дай бог, уйдет, гнида!

Выпустив длинную очередь из «G-36» вдоль борта пикапа — в рожке советского автомата патроны уже кончились — Ганс поднажал. Но «Форд» лихо притормозил на несколько секунд возле Ларинчи, тот впрыгнул в распахнувшуюся дверь — и автомобиль покатился дальше, к видневшимся в конце длинной заасфальтированной аллеи большим раздвижным воротам.

Ганс, поняв, что добыча уходит, рванул наперерез, перескакивая клумбы, заборчики, проламываясь через живую изгородь. На бегу перезарядил винтовку, выбросил «калаш», и стряхнул в левую руку винтовку Герды.

Почти успел. Он выбежал сразу же за кормой вседорожника, в паре метров. Чтобы увидеть, как тот сносит легкие воротца, и юзом чешет по грунтовой дороге. И тут капитана Берна взяла вдруг такая злость и обида, что все пошло зря. Он присел на колено, вскидывая свой автомат к плечу, и выпустил несколько коротких очередей, стараясь попасть по скачущим в колдобинах задним колесам машины. Винтовка бесшумно выплюнула все патроны, и затихла. Ганс слышал далеко за спиной треск неутихающей перестрелки, поднимающийся по нотам вой вертолета, а «Форд» все не останавливался, и он обреченно подумал, что промахнулся. Выпрямился, опуская оружие, и провожая машину долгим взглядом.

Но вдруг пикап рыскнул вправо, накренился, и почему-то подпрыгнув задом, неторопливо опрокинулся.

Все еще не веря своим глазам, Ганс уже автоматически набирал ход, побежав к перевернутому грузовичку. Увидел, как из пассажирской двери выползает Гарсия (водитель признаков жизни пока не подавал), и заорал, целясь в него из второй винтовки:

— Стой! Все равно от меня не сбежишь, падаль! Стоять, кому говорю!!

Дон выпал из кабины в грязь, и пополз в нависающие над дорогой джунгли. Естественно, слушаться Берна он не собирался. Им сейчас двигал инстинкт самосохранения, побуждающий к бегству. Подхватившись с земли, наркобарон запетлял между деревьев, как кролик, но сил у него оставалось все меньше и меньше. Слабое, оплывшее жиром рыхлое сердце сдавалось, замирая в груди.

Ганс догонял его. Даже не особо торопился теперь. Он понял, что преступник не уйдет никуда от возмездия.

Но когда капитан практически уже настиг беглеца, тот вдруг схватился за шею, и упал наземь. Ганс затормозил, и пораженно посмотрел на недвижно лежащее тело. Он-то точно не стрелял в Гарсию. Кто? Он заозирался на ходу, не желая за компанию с бандитом нарваться на прицельную пулю.

И тут он увидел ЕГО. ОН шел прямо, гордо, его лицо было печально и серьезно.

— Приветствую тебя, полицейский, — сказал он тихо (но Ганс услышал), и направился к лежащему ниц эквадорцу.

— Что ты задумал в это раз, Легаро? — выкрикнул Ганс, скрывая свою растерянность. — Стой, где стоишь! — он наставил винтовку на бывшего проводника группы. То, что немец не доверял индейцу после похищения командира и журналистки, было вполне объяснимо.

— Ты не выстрелишь в меня, — спокойно произнес Чеко. — Я чувствую, что твое сердце наполнено болью и яростью, но стрелять ты не станешь. Выслушай меня. Судить будешь потом.

Он присел над Ларинчей. Ганс все еще не мог понять, из чего же стрелял индеец, а то, что стрелял именно он, было бесспорно. Увидев в его руках длинный предмет, он решил было, что это ружье, но сразу увидел, что ружье преспокойно висит у проводника за спиной. А в руках была простая деревянная трубка, изукрашенная резьбой. Присмотревшись к валяющемуся дону, Ганс увидел, что из его шеи торчит тонкая стрелка с красно-желтым густым оперением. Полицейский припомнил, что такую видел в руках бедняги-индейца из деревни.

— Так вы решили убить его сами? — догадался он, не опуская оружия. — Заметаете следы, уважаемый? — от нечеловеческой непринужденности и странного поведения аборигена Ганс ощутил себя чрезвычайно неуютно, и попытался скрыть свое смущение и растерянность за издевательски-подозрительным тоном.

— Ничего ты не понимаешь, чужеземец. Он жив, — имея в виду, очевидно, «камень преткновения», Ларинчу, произнес индеец. — Он жив, но с тобой или с кем-то еще никуда не пойдет. Наши боги дают ему свой путь. Искупительный.

— Так он же католик, наверное, какие еще боги? И почему это я не могу забрать арестованного с собой? — пытаясь наигранной наглостью пробить психологическое равновесие Чеко, заявил капитан.

— В жилах моего приемного брата течет кровь хибаро, чужеземец. А значит, наши боги — это его боги, и он должен подчиниться их воле. Ты, насколько я помню, не слышал ту историю о моей жизни, что я рассказывал вашей милой девушке. Попроси Сандру поведать тебе ее. И скажи ей, что Гарсия Ларинча — мой сводный брат. Его отец спас меня, когда я был ребенком, от гибельной сельвы, ставшей мне чужой после смерти моего племени. Он потому и спас безвестного сироту, что сам был наполовину хибаро. Его прабабка была против воли католических священников взята в жены предком-испанцем. Он не принуждал ее перейти в свою веру, потому что любил искренне, как и она его. Он сам пришел к богам хибаро.

Ганс слушал этот бред, отвесив челюсть от удивления.

— Мой приемный отец поведал как-то мне эту историю, и просил приглядывать за братом Гарсией после своей смерти. Я взял на душу этот долг. Но к несчастью, неверно услышанные мной слова послужили причиной череде чудовищных ошибок. Брат стал преступником, я попал в зависимость от него, не в силах пойти против долга. Но всему приходит конец, а особенно несправедливости. Сегодня днем наш отец явился мне во сне, и сказал, что отныне Гарсия не должен быть тем, в кого себя превратил. Он избран для Пути очищения, а я в этом должен ему помочь, чтобы очиститься самому. Боги нам укажут, что делать. И еще отец сказал, что здесь и в это время высокий беловолосый чужеземец будет гнать заблудшего сына его, как ягуар гонит пекари. Это тоже воля богов и часть Пути. Но Гарсия не сможет отныне покинуть земли предков, не пройдя дороги. Я должен был прийти на это место, и забрать брата. И я выполню волю отца!