Владислав Ахроменко - Закон-тайга

Сегодня он что-то все путал: печень Киселева он тоже щупал с левой стороны, причем — через китель.

— И что теперь? — Занюхав резиновой перчаткой, валявшейся на столе, капитан МВД потянулся к открытой банке тушенки.

— Комиссовать тебя надо. Умрешь зато, как белый человек, на Большой земле. В тепле, в уюте. Есть у тебя там кто?

Капитан попытался представить своих родственников, обитавших где-то в Поволжье, но не представил: перед глазами рябила початая литровая бутылка спирта, мешая сосредоточиться…

Поволжье не Поволжье — какая разница?! Главное, что на Большую землю, где жизнь теплая, дешевая, где нет ни страшного вора Астры, ни блатных законов, ни этих жутких холодов…

Зато есть пенсия, сообразная с последней дальневосточной зарплатой, да еще и прирабатывать где-нибудь можно — на спиртзаводе, например, сторожем…

А почему бы и нет?

— …на первой платформе первого пути начинается посадка на скорый поезд "Хабаровск — Москва". Нумерация вагонов — с головы поезда… Повторяю… — гулко разносился по пустынному в такое позднее время перрону голос дежурного по вокзалу.

Подхватив легонький фанерный чемоданчик (сделанный, конечно же, на зоновской промке), капитан в отставке, улыбнувшись, двинулся в сторону своего вагона. Спустя час послышался неприятный звук лязгающих бамперов, и вагон, дернувшись несколько раз, поехал на запад, быстро-быстро набирая скорость…

Унылые заснеженные пейзажи сменяли друг друга, но казалось, что за окном — один большой пейзаж, на редкость тоскливый.

Киселев, тупо глядя в заиндевевшее окно, вяло тянул «Пшеничную» — по поводу окончательного отъезда на Большую землю он был очень растроган.

Но чем больше пил он водку, тем больший дискомфорт испытывал: не было человека, перед которым можно было бы выговориться, не было собутыльника, которому можно было бы излить душу.

Как теперь бывший кум пожалел об отсутствии благодарных слушателей! Отворись дверь и войди в купе самый последний запомоенный акробат с его зоны, мент бы только просиял и налил бы ему водяры — полный стакан…

Подхватив остатки спиртного, Киселев двинулся по устланному алой ковровой дорожкой коридору вагона в сторону купе проводника: счастливому отставнику так хоть с кем-нибудь поговорить!

И ему повезло: таковой быстро нашелся. За столиком служебного купе сидел молодой безусый человек в форме железнодорожника, которую недавний кум спьяну перепутал с авиационной.

— Слышь, летчик, посидим? — И Киселев достал из кармана недопитую бутыль.

— Ну, давай, служивый, — нимало не смутившись разницы в возрасте и звании, согласился проводник. — Посидим, коли нальешь…

После того как «Пшеничная» была допита, проводник извлек откуда-то бутылку «Русской», затем — еще одну, затем — еще…

Чем больше пил Киселев, тем больше он рассказывал о себе и своей героической, опасной и трудной службе на благо Родины.

— Да ты знаешь, кто я такой? Ты знаешь, когда я на зоне хозяином был, я один, в натуре, воров в законе помоил! В натуре! Отвечаю! Вот сам, вот этой бадангой! — И бывший мент тряс огромной палкой «Московской» колбасы, купленной им втридорога в вагоне-ресторане. — Они мне там за пивом в поселок каждое утро бегали! — Отставник отчаянно врал не только по поводу воров, но и по поводу пива — достать его на зоне и вообще в дальневосточной тайге было очень тяжело, почти невозможно.

— Давай выпьем. — Проводник подлил себе и собеседнику; стаканы были пусты вот уже больше десяти минут.

— Да обожди ты! — Как ни странно, но теперь собственное вранье захватило бывшего кума, и желание возвысить себя было даже больше, чем желание выпить. — А когда откидывались, слышь, пацан, так плакали и говорили: "Спасибо тебе, дорогой наш товарищ капитан, за твою науку. Больше попадаться не будем: "А если и попадемся, то будем к тебе проситься…" — Отставной капитан перевел дух, прикидывая: "А если бы так на самом деле…" — Астру, вора знаменитого, знаешь такого?

Проводник-подросток глупо захлопал безволосыми ресницами — значит, не знал, лох.

— То-то. А я знал. Большой человек. Его собственные слова были, так мне и говорил — спасибо тебе, мол, дорогой товарищ капитан, век тебя не забуду… Уезжал, добрый такой, адрес свой оставил. Заходи, говорит, когда в моем городе будешь. Если проблемы какие возникнут, — бывший кум икнул, — или вообще что… Все решу. Бандиты если какие наедут — строй их от моего имени. Так что знай, пацан, с кем тебе выпить приходится. Детям, внукам потом будешь рассказывать, гордиться, бля… — Киселева с каждым глотком разбирало все больше и больше. — Обещал, что купит мне дом на Багамах и самый дорогой «мерседес», а если откажусь — сделает так, что меня назначат начальником "Белого лебедя", а потом на повышение — министром внутренних дел!.. В Москве буду генералов гонять! С президентом водяру трескать! Астра мне так и сказал — мол, нам такие люди, как ты, очень нужны… То-то!..

Подросток внешне спокойно слушал этот бессвязный монолог одичавшего в тайге пассажира, тонко икал, но ничего не возражал — видимо, верил. На самом деле он, практикант железнодорожного училища, еще не привыкший к своей профессии и, как следствие, к такому большому количеству спиртного, был вдребезги пьян…

Вскоре за окном показались знакомые сопки, на землю пала тяжелая фиолетовая мгла.

Взяв со стола бутылку, Киселев принялся наливать в стаканы — себе и слушателю.

— Ну, за мою тяжелую, но нужную Родине службу, на посошок, — произнес бывший мент, глядя в окно. — Это что — Февральск?

— Ы-ы-ы-ы… — очень жалобно проблеял практикант; у него было такое выражение лица, будто бы он хочет заплакать.

— Бля, Февральск, это же моя остановка, что же ты, проводник называется, мне ничего не сказал? — И комисованный, залпом допив водку, побежал в купе и принялся лихорадочно собирать вещи.

Спустя несколько минут поезд тронулся, огромная зеленая гусеница ползла по заснеженной равнине — на перроне осталась вздорная фигурка отставного капитана в расстегнутой шинели, с чемоданом в руке…

— Пока, летчик! — Киселев возбужденно помахал рукой вслед уходящему поезду. — Если какие проблемы — пиши мне, я все решу, когда министром буду…

Все было бы хорошо, если бы Киселев не забыл, в какой же именно стороне находится родная зона, которой он отдал такой кусок жизни.

Правда, он хорошо помнил только одно: если идти по путям налево от станции, то через часа четыре можно при хорошей погоде и попасть. Но бывший кум — вот незадача! — совершенно забыл, как надо повернуться к станции — спиной или лицом.

Конечно же, таежная зима, злая вьюга и сорокаградусный мороз — не самые лучшие условия для такого путешествия, которое задумал мент. Но водка играла в милицейской крови, будоражила сознание, звала на подвиги и свершения, и Киселев решил твердо: дойти во что бы то ни стало к зоне до утра.