Сергей Зверев - Танкисты

– Ну-ка, покажи окорок и водку! – велел ефрейтор. – Что-то ты мне не нравишься, парень.

– А ты мне нравишься, – широко улыбнулся Соколов и стал поднимать руку, как будто собирался почесать голову.

Лейтенант выждал несколько секунд, а потом резко взмахнул рукой, давая знак Омаеву. Пулемет из танка выплюнул длинную очередь – ефрейтор с двумя солдатами сразу упали, сраженные пулями. Остальные опешили, шарахнулись в сторону, хватаясь за автоматы, а пулемет все бил и бил. Омаев скосил почти всех, кто подошел к машине, когда Соколов с «ППШ» в руках выпрыгнул из кабины и, перекатившись по траве, занял позицию за тем самым кустом, на который он указывал Бочкину. Николай прыгнул в другую сторону почти одновременно с лейтенантом, прикрываясь машиной. И тут над их головами послышались пулеметные очереди. Логунов, положив «ДТ» на борт грузовика, стрелял по другим охранникам. В ответ ударили нестройные автоматные очереди, кто-то кричал по-немецки и по-русски.

Соколов вжался в землю, боясь поднять голову, но потом все же заставил себя осмотреться по сторонам. Он ведь командир и даже в таком чисто «пехотном» бою должен руководить боем.

Но руководить было больше нечем. Когда Алексей поднял голову, то увидел, как пленные добивали немцев лопатами и кирками. Несколько солдат лежали между машиной и железной дорогой, там, где их настигли пулеметные очереди. Все было кончено меньше чем за минуту. Соколов поднялся, закинул на плечо автомат и расстегнул воротник комбинезона, чтобы освобожденные пленные видели его командирские кубики. Пусть знают, что их освободила Красная Армия. Жаль, не догадался он из танка пилотку взять, ну теперь уже поздно.

– Кто старший по званию? – спросил Алексей строгим голосом. – Офицеры есть?

– А вы кто же такие? Ребятушки, родные… Наши же, советские!

Толпа зашумела и кинулась навстречу лейтенанту, но потом постепенно бывшие пленные пришли в чувство и остановились с виноватым видом.

– Нет офицеров, – подал голос парень, сидевший на земле, которому красноармеец перетягивал рану на бедре оторванной полой своей нательной рубахи. – Только красноармейцы и сержанты. А вы кто, товарищ лейтенант? Из окружения выходите?

– Нет. – Соколов подошел к пленным и с сожалением увидел, что среди них человек пять ранены, пусть и несильно. Все-таки схватка с конвоирами не обошлась без потерь. – Я командир группы, выполняю особое задание командования. Бочкин, принесите аптечку из танка!

– А мы уж думали, что свои, что погнали фашистов с нашей земли… Думали, Красная Армия…

– Ничего, товарищи, – громко сказал Соколов, чтобы слышали все. – Не так долго ждать. Видите, какие у нас танки! Красная Армия все так же сильна. Подлый удар врага отбросил ее на восток, но мы соберемся с силами в один кулак и ударим по врагу так, что только пух да перья полетят! А сейчас соберите оружие и все в лес. Немцы могут нагрянуть неожиданно. Мы освободили вас из плена, теперь вы сможете опять драться с врагом. Среди вас есть командиры, пусть они поведут вас. Мы сейчас окажем помощь раненым, но их лучше оставить в деревнях для выздоровления. Немцы не везде, спрятать раненых можно в глухих деревушках в лесах.

Логунов стоял в кузове в полный рост, с пулеметом наготове. Он успевал отвечать бывшим пленным на вопросы, а сам зорко поглядывал вокруг. Бабенко и Омаеву покидать танк Соколов запретил строго-настрого еще до начала операции. Только Коля Бочкин бегал среди красноармейцев с аптечкой и флягой воды.

– Не довелось мне на таких повоевать, – сказал раненный в ногу сержант, на петлицах которого Соколов увидел танкистские эмблемы. – Хороша машина! И мощная, и броня хорошая, и пушка не 45, а 76 миллиметров. Говорят, «тридцатьчетверку» немецкие снаряды не берут. Это правда, товарищ лейтенант?

– Ну, не то чтобы совсем не берут, но подбить такой танк трудно. А вы кто, товарищ сержант? Танкист? Представьтесь.

– Сержант Воеводин. Третья танковая рота 86-го танкового полка механизированного корпуса. Попал в плен оглушенным, когда мой танк подбили. Экипаж погиб, я воевал в пехотном подразделении. Танков у нас не осталось совсем. Мы из окружения выходили почти две недели, мне вот не повезло.

– Подождите, подождите, Воеводин! – Алексей присел рядом с раненым. – Мехкорпус? Мехкорпус генерала Казакова?

– Так точно. А что?

– Да как вам сказать, – нахмурился Соколов, понимая, что рассказывать о своем задании нельзя. – Просто слышал, что мехкорпус ваш попал в трудное положение и почти весь погиб, пробиваясь из окружения. Неизвестна судьба и самого генерала Казакова.

– Да неделю назад был жив, – пожал танкист плечами.

– Расскажите. – Соколов посмотрел в глаза танкисту. – Расскажите, как пробивался ваш корпус, о последних его днях.

– Да что там рассказывать. Я ведь много и не знаю, что я – командир башни, командир танкового отделения. Отходили с боями, контратаковали. Что там в головах у начальства, мы не знали. Знали, что отступаем, сердце жгло стыдом. Людям в глаза смотреть было страшно. Потери были большие, это точно. Потом, это уже после Слуцка было, приказали выделить и оставить два полка на танкоопасном направлении, а что там от полков-то осталось. Не особенно, видать, в штабе армии понимали, что корпус – уже не корпус. А потом немцы прорвались, нас отсекли. Я слышал, что они с другими частями вышли к нашим. Такой приказ у них был из штаба. А штабу корпуса пришлось отходить самостоятельно. Два раза нас зажимали крепко. Нас сначала полк был, вместе с танковым батальоном, батальоном связи, зенитной батареей. Потом по численности чуть меньше батальона. А когда на прорыв пошли под Бобруйском, то снова нас на части немцы порвали. С Казаковым выходило нас человек сто пятьдесят, наверное. Когда меня оглушило, наверное, уже и того меньше.

– Как остатки штаба корпуса шли? Севернее Бобруйска?

– Так точно.

– С вами какие-то гражданские еще выходили из окружения?

– Да, какие-то из партийных работников. Им оставаться никак нельзя было. Немцы коммунистов сразу в расход пускали. Не разбираясь.

Соколов достал карту и еще с полчаса разбирался с танкистом, как шел штаб генерала Казакова, каким мог быть его дальнейший маршрут. Бывшие пленные с ранеными на самодельных носилках стали уходить к лесу. Кто-то разувал убитых немцев, примеривая их сапоги взамен своих разбитых, рваных солдатских ботинок. Собирали оружие, рожки от автоматов, обшаривали карманы немцев в поисках сигарет.

– Надо поторопить их, – сказал Логунов из кузова. – Далеко не успеют уйти, немцы нагонят. Им до той деревушки, про которую вы сказали, день, если не больше, по болотам топать.

– Товарищ младший лейтенант, – вдруг, обернувшись, позвал раненый сержант, опиравшийся на плечи своих товарищей, которые помогали ему идти к лесу. – Я еще вот что вспомнил. Был у Казакова разговор с офицерами. Я тогда рядом на посту стоял, слышал. Они про Липовку эту говорили. Там склады какие-то довоенные были. Склады вооружения округа. Они прикидывали возможность напасть и пополнить запасы патронов. Казаков говорил, что если немцы все не сожгли, то вывозить они бы не стали. Они народ хозяйственный, все учитывают, и трофеи тоже. Только нас ведь тоже, пленных, в Липовке держали. Мало там чего осталось, много взорвали, когда отступали, но все же немцы там, в Липовке, что-то охраняли. Там и гарнизон маленький. Может, рота, может, меньше даже. И ремонтная база немецкая – двигатели танковые ремонтируют, автотехнику. Я думаю, Казаков не пошел на Липовку, потому что погибли все. А то с таким гарнизоном справились бы запросто. Не было там боя, это точно.