Андрей Воронин - Инкассатор. Пуля всегда права

Магазин в деревне, давшей убежище бывшим директорам фирмы «Дорога ЛТД», располагался на главной площади, в непосредственной близости от здания сельской администрации, на крыше которого виднелся поникший российский триколор. Между средоточием власти и магазином проходил переулок, засыпанный чуть ли не по колено пробками от бутылок — полиэтиленовыми, винтовыми, снабженными язычками и лишенными оных; попадались даже пробки от шампанского. Не было только настоящих, «пробковых» пробок — марочные вина здешние завсегдатаи явно не ценили и пользоваться штопором не умели.

Вдоль заборов, выкрашенных преимущественно в ядовито-зеленый цвет, стояли лавочки, вокруг которых слой пробок был еще толще.

Несмотря на то что с неба капало, а землю покрывала непролазная грязь, на ближайшей к торговой точке скамейке сидела теплая компания и допивала купленную вскладчину бутылку «косорыловки».

— Смотри, Жора, какой «бобер» пилит! Не наш вроде, — обратился к приятелю один из туземцев.

— Этот? — прищурился Жора. — Они еще с одним мужиком в хате покойной Степановны живут. Несколько дней назад приехали.

Мужики переглянулись. Вид пошатывающейся фигуры, нетвердой походкой пересекавшей круги света от редких тусклых фонарей, наводил на вполне конкретные мысли.

— Ну что, пострижем «бобра»?

— X… его знает, Колян, нас же Мюллер сразу вычислит… — Мюллером звали местного участкового, причем на законных основаниях: он происходил из поволжских немцев. — У меня ж еще судимость не снята…

— Да кто докажет? Темно, да и кривой он! — настаивал Жора.

Спор прекратил третий член компании, Виталик, самый пьяный и потому отвязанный.

— Ша, братва, пусть он в магазин сходит, потом и пощупаем его.

На том и порешили.

Михаил Иванович последний раз дрался лет тридцать назад, во время службы в армии. Он и тогда не отличался физическими кондициями, был ниже среднего роста, и даже сытая жизнь последних лет не прибавила веса его тощей фигуре. Поэтому на случай внезапных осложнений он уже давно приобрел одну штуковину, которой научился владеть в совершенстве. Собираясь в магазин, он автоматически сунул «штуковину» в карман куртки. Это его и спасло от больших неприятностей, позволив ограничиться малыми.

Первое, что увидел Боровиков, зайдя в магазин, был мощный, необъятный бюст продавщицы. Она являла собой полную противоположность тщедушному техдиректору и среди односельчан уже давно заслужила прозвище Мортира. Характер у Лизаветы, как ее звали в семье, был под стать внешности. В юности она могла легко расшвырять целую толпу «ухажеров», да и в зрелые годы, раздобрев еще больше, Мортира слыла грозой деревни. Стоило только кому-нибудь из местных алкашей не вернуть вовремя деньги за взятое «на вексель» пойло, он рисковал познакомиться с коронным Лизаветиным ударом, который один заезжий журналист, бывший свидетелем такого «разбора полетов», назвал «хук из-за прилавка нагнувшись». После такого хука должник вылетал из магазина и не рисковал до полного расчета показываться на глаза «благодетельнице», как называли продавщицу клянчившие в долг пьяницы.

— Здравствуйте, — слегка заплетающимся голосом произнес Боровиков. — Какая у вас водка есть, получше?

— Водка вся хорошая, — ответствовала Мортира, присматриваясь к новому человеку.

Ассортимент выпивки был в магазине не в пример богаче ассортимента закуски. Во всяком случае, водки было наименований десять, столько же сортов «чернил», виднелись на полках бутылки с шампанским, коньяками, наливками, ликерами и «благородными» винами. Правда, последних было не так много; судя по всему, спросом они пользовались только у местной интеллигенции, например у школьных учителей, да и то только по праздникам.

Посмотрев вниз, на застекленный холодильник, Боровиков отметил полное отсутствие балыка, осетрины, шинки и вообще всего того, что привык видеть в московских магазинах в свои редкие туда визиты. Вареная колбаса, случайная палка сервелата, сомнительная ветчина, зельц — вот что лежало перед ним рядом с ржавой селедкой, подкопченной мойвой и замороженной несколько лет назад морской, капустой.

Боровиков, обозревая все это основанное на покупательной способности местных жителей великолепие, размышлял недолго.

— Пять бутылок «Столичной», две буханки хлеба, палку сервелата и батон ветчины, — произнес он на одном дыхании. — Да, еще три десятка яиц.

— Яйца кончились, — сообщила продавщица, выставляя на прилавок водку. — Есть только перепелиные.

— Плохо, — с сожалением констатировал Боровиков, складывая выпивку и продукты в большую сумку. — Тогда давайте перепелиных, штук сто! — Он слышал, что этот продукт очень полезен для здоровья.

Рассчитываясь, он еще раз оглядел могучую стать Лизаветы и сказал:

— Да-а-а…

— Что «да»? — насупилась продавщица.

— Люблю серьезных женщин, — произнес технический директор и повернулся, чтобы отправиться восвояси.

Его догнал голос Лизаветы:

— Ты поосторожней там, не нарвись! Жора со своими в переулке сидит.

— Сидит? Ну и пусть сидит, — легкомысленно ответил Боровиков, всегдашняя подозрительность которого порядком притупилась от выпитой водки. — До свидания!

Лизавета посмотрела ему в спину и укоризненно покачала головой.

— Выходит, — пробормотал Виталик, наблюдавший в боковое окно за тем, что происходит в магазине. — С-сука, она его предупредила… Пошли.

Троица выдвинулась на исходную позицию.

— Мужик, закурить дай! — прозвучала фраза настолько тривиальная, что даже поддатый Боровиков усмехнулся, нащупывая в кармане «штуковину». Нападавшие сделали слишком большую ошибку, столпившись у него на дороге.

— В магазине купи, — ответил Михаил Иванович.

— Смотри, какой вежливый, — хмыкнул Колян и со всего размаха вмазал Боровикову в пятак. Тот не ожидал такого быстрого реагирования и отлетел в сторону. В сумке зазвенели бутылки.

— Ах ты падла! — удивленно произнес лежавший в грязи технический директор и вытащил газовый пистолет. Нападавшие ничего не поняли и, мешая друг другу, бросились на него. Раздался выстрел, струя газа ударила прямо в рот Виталику, оказавшемуся ближе всех. Тот заорал не своим голосом и, схватившись за горло, повалился в грязь под ноги товарищам. Колян и Жора остановились, и второй выстрел накрыл обоих. Послышался надсадный кашель. Теперь нужно было убегать как можно дальше — когти газа уже впились в слизистую оболочку… Задержав дыхание, Боровиков отполз подальше, встал, подхватил сумку и, не интересуясь, что думает по этому поводу троица притравленных алкашей, скорым шагом отправился домой.

Садальский сидел за столом и раскладывал пасьянс. Он уже почти протрезвел и, увидев перекошенную физиономию приятеля, воскликнул: