Андрей Воронин - Хранитель света

— А знаешь, — сказала Даша, глядя в окно на за литую светом ртутных фонарей улицу, на которой половина окон и дверей уже была закрыта на ночь пластинчатыми стальными шторами, — я, кажется, придумала, куда мы поедем. Ты только не кричи и не пугайся. Я все очень хорошо придумала, честное слово. Вот послушай…

Даша стала излагать свой план, и, по мере того как она говорила, волосы на голове у Дениса шевелились все ощутимее, пока все не стали дыбом.

Юрий Филатов проснулся поздно. Вставать не хотелось; честно говоря, он очень смутно представлял себе, чем станет заниматься после того, как выберется из постели.

Снаружи уже вовсю светило солнце, за открытым окном громко ссорились, не поделив чего-то, воробьи.

Здешние воробьи выглядели более упитанными, чем московские, но оставались при этом такими же скандалистами, как и их российские сородичи. Мимо с негромким урчанием прошуршал шинами по гладкому асфальту автомобиль; откуда-то доносились странные звуки, как будто кто-то от нечего делать топтал ногами пластиковую бутылку. Обратив внимание на эти звуки, Юрий сообразил, что слышит их с самого момента пробуждения. Непонятный пластиковый хруст время от времени прерывался, сменяясь плеском воды, после чего возобновлялся с удвоенной силой.

Не вставая, Юрий взял с тумбочки сигареты, поставил пепельницу себе на грудь и закурил. Звуки за окном все не утихали. Ему стало интересно, что бы это могло быть, и он попытался решить эту проблему путем логических рассуждений. Увы, для подобных рассуждений информации не хватало; он просто не мог себе представить, что или кто может производить столь странный шум. Ему вдруг представилась некая фантастическая скотина, наподобие здешних невообразимо откормленных коров, специально выведенная для переработки бытовых отходов. Сейчас эта немыслимая тварь с полиуретановой шкурой и челюстями из самой лучшей металлокерамики, судя по издаваемым ею звукам, активно подкреплялась содержимым уличного контейнера для мусора, запивая пластик водой из-под крана. А когда контейнер с пластиковыми бутылками опустеет, она, надо полагать, перейдет к соседнему, со стеклом или, к примеру, с картонными коробками…

Некоторое время Юрий, дымя сигаретой, развлекался разглядыванием получившейся у него картинки. Смешнее всего ему казалось то обстоятельство, что при всей своей фантастичности картинка эта была единственным объяснением доносившихся с улицы звуков.

«А, мёрд!» — знакомо донеслось снаружи, и вода полилась с новой силой. Судя по этому восклицанию, пластиковый монстр зачем-то забрался во двор к старухе, что жила напротив. «Ну как это — зачем? — подумал Юрий, гася в пепельнице сигарету и решительно отбрасывая одеяло. — За водой, больше незачем. Пьет, наверное, скотина, из-под крана, который у старухи во дворе, вот бабуся и недовольна. Водичка-то хоть и неучтенная, а все-таки ее, кровная, а частная собственность — это святое, и нечего каким-то чудищам на нее посягать…»

Он в одних трусах подошел к окну и выглянул наружу, ожидая увидеть созданного его воображением монстра и соседку, которая, вооружившись хворостиной, гонит его прочь со двора.

Разумеется, никакого монстра за окном не обнаружилось, хотя старуха была на месте — у себя во дворе, возле крана. Юрий вытаращил глаза. Наверное, он бы меньше удивился, увидев на улице свое пластиковое чудище. Нет, в самом деле: ну, чудище, ну, жрет… Но это!..

Дверь, которая вела в подвал старухиного дома, была распахнута настежь. Возле нее горой лежали пустые пластиковые коробки, бутылки, пакеты и иная тара, подлежащая утилизации в строго установленном порядке. Все это добро копилось в подвале, наверное, годами; во время недавней репетиции всемирного потопа подвал залило, и хранившийся там в ожидании своей очереди на помойку мусор теперь выглядел так, словно его только что извлекли из болотной трясины. Рачительная старушенция брала из этой груды облепленные грязью пластиковые штуковины, отмывала их под струей ледяной воды из крана, после чего старательно сворачивала, сминала, чтобы они занимали как можно меньше места, и складывала в огромный черный мешок для мусора. Руки у нее покраснели от холода, тщательно завитые седеющие локоны растрепались; на тощих ногах болтались белые резиновые сапожки, по щиколотку вымазанные черной грязью.

Все было ясно. «Отходы — в доходы, — вспомнил Юрий и пошел одеваться. — Это же надо, как они здесь умеют копейку зарабатывать! Сначала дерут огромные деньги за вывоз мусора, так что бедная бабка вынуждена целое утро заниматься ерундой, трамбуя эти чертовы бутылки, чтобы в один мешок побольше влезло, а потом пускают этот мусор в переработку и опять же зашибают на этом деньгу. Нет, все правильно, наверное. Европа — не Россия, здесь давно не осталось свободного места для мусорных свалок, не то что у нас. Но покажите мне русского, который стал бы перемывать в ледяной воде залепленные грязью пластиковые бутылки, в которых раньше хранилось подсолнечное масло! Их ведь и в кипятке не больно-то отмоешь… А впрочем, русские — тоже люди. Просто сейчас мы можем позволить себе разбрасывать свой мусор где попало — страна-то большая, — а когда жизнь прижмет, тоже будем сортировать собственное дерьмо и считать каждую копейку, каждый кубический сантиметр воды, газа, воздуха и даже пластикового мусора…»

Вспомнив о русских, он вернулся к окну и посмотрел направо, на соседний коттедж. Как и следовало ожидать, черный «БМВ» с подъездной дорожки исчез; стальные роллеты на дверях и окнах были опущены, и дом снова приобрел угрюмый нежилой вид. Юрий вспомнил, что глубокой ночью сквозь сон ему почудился шум отъезжающей машины, и поморщился. «Спугнул, — подумал он, закуривая новую сигарету. — Вот ведь старый дурень! Ребята стремились сохранить инкогнито, а я влез со своей жаждой человеческого общения… Соскучился он, видите ли!»

Да, все и впрямь вышло очень неловко, а вчерашняя сцена возле гаража выглядела совершенно безобразной. Юрий напоминал самому себе общительного алкаша, изнывающего от скуки в отсутствие собеседника и пристающего к прохожим с дурацкими разговорами. И что с того, что он был трезв и подошел только потому, что услышал родную речь? И ведь не просто родную! Девушка говорила с напевным московским акцентом, который ни с чем невозможно спутать, и как раз это, наверное, и заставило Юрия плюнуть на приличия.

«Поделом тебе, старый мерин, — подумал он. — Здесь тебе не Рязань, а Европа. Тут на приличия плевать не полагается. Тут вообще плевать не полагается — никуда, ни на приличия, ни на тротуар… А ты плюнул и схлопотал по ушам».

Однако парочка, до вчерашнего вечера занимавшая соседний коттедж, никак не выходила у него из головы. Ясно, что они не стремились общаться с кем бы то ни было. Им вполне хватало друг друга, и в третьем лишнем они не нуждались. Особенно если этот третий — соотечественник… Соотечественник — это непременно литровая бутыль русской водки и пьяные, ненужно откровенные разговоры до утра в сизом облаке табачного дыма пополам с перегаром. А ребята молодые, влюбленные друг в друга по уши, им не до разговоров, у них есть дела поинтереснее. Поэтому внезапное появление Юрия не могло привести их в восторг. Это понятно и естественно; но чего они оба так испугались?