Андрей Воронин - Хранитель света

— Не просто звучит, а звучит правдиво, — уточнил папуля. — Так что тебе, солнышко, грех жаловаться.

— А я и не жалуюсь, — спортивно-комсомольским голосом сообщила Даша, обводя указательным пальцем сначала правый, а потом левый сосок. — Наоборот, я очень ценю твою родительскую заботу. Нет, правда-правда, ценю. Спасибо тебе, папулечка! Ты у меня самый лучший!

— Рад слышать, — растроганно произнес голос в трубке. Он казался искренним, но Даша хорошо знала обладателя этого голоса и поневоле задалась вопросом, какой процент этой растроганности приходился на долю актерского мастерства, отточенного многолетними упражнениями в облапошивании себе подобных.

— Как там у вас погода? — спросила Даша.

— Жара несусветная, и опять, кажется, леса горят.

— А у нас все еще льет как из ведра, — сказала Даша. За окном вовсю светило солнце, но в Париже действительно шел дождь, она только что убедилась в этом, включив телевизор и посмотрев сводку погоды. — Слышишь, как хлещет?

Она повернула телефон в сторону открытой двери ванной, где все еще плескался под душем Дэн.

— Кошмар! — ужаснулся отец. — Какой-то всемирный потоп! Бедная моя девочка! Смотри не простудись. Главное, следи, чтобы ноги были сухими.

— Должна тебя огорчить, папуля, — меняя тон, ласково промурлыкала Даша. — Боюсь, настало время снова проявить родительскую заботу.

— То есть? — осторожно спросил папуля, который, разумеется, все прекрасно понял, но решил, как видно, на всякий случай прикинуться дурачком — авось пронесет.

«Дудки, — подумала Даша и медленно легла на бок, вытянув ноги и облокотившись на руку, в которой держала телефон. — Дудки, не пронесет!»

— Ну, то есть, — капризно сказала она, придирчиво оценивая в зеркале свою позу и находя ее безупречно изящной и неотразимо соблазнительной. — То есть… Как будто ты не понимаешь! Одним гранитом, папуля, сыт не будешь.

— Что, опять?! — ужаснулся папуля, преуспевающий московский банкир Андрей Васильевич Казаков. Даша могла поспорить на что угодно, что на этот раз папуля был искренним на все сто процентов, а может быть, и на сто пятьдесят. Он немного помолчал, явно борясь с раздражением, а потом осторожно сказал: — Помнишь, солнышко, я тебе в детстве книжку читал? Очень ты Корнея Чуковского любила. Помнишь, как там было?.. «Постой, не тебе ли на прошлой неделе я выслал три пары отличных галош?»

— Ну, папуля! — умильным голоском несмышленой девчушки пролепетала Даша. Пока отец произносил свою речь, она плавно выпростала из просторного рукава рубашки левую руку, переложила в нее телефон, привстала и дала рубашке соскользнуть с правого плеча. Теперь она лежала на белом шелковом покрывале нагая, загорелая и прекрасная — не просто красивая или привлекательная, а именно прекрасная — от кончиков пальцев на ногах до кончиков густых, влажных после душа волос. Разглядывая в зеркале свое отражение, она вдруг задумалась о том, как причудливо порой тасуется колода человеческой наследственности. Нет, в самом деле, как мог папуля, этот плешивый бородавчатый бронтозавр, произвести на свет такую красоту? Или это был не папуля? Может быть, он тут вовсе ни при чем? И мама умерла, спросить не у кого… Да она бы и не сказала, наверное. — Ну, папуля! — повторила она. — Ну что ты, в самом деле! Здесь же все-таки не Воронеж, а Париж! Ты что мне предлагаешь — Корнею Чуковскому позвонить?

Из ванной вышел Дэн. Остаток этого дня у них был спланирован заранее, и одежде в этих планах не отводилось ровным счетом никакого места, поэтому Дэн вошел в комнату в том же костюме, который сейчас был на Даше. Он тоже был прекрасен — загорелый Аполлон с мокрой смоляной гривой до плеч и восточными чертами лица. На левой стороне груди, как раз напротив сердца, у него синела татуировка — две затейливо переплетенные латинские буквы «Д». Точно такая же татуировка была и у Даши, только не на груди, а чуть повыше лобка — там, где ее обычно прикрывали трусики. Татуировки эти они сделали в маленькой студии на Золотом Берегу через неделю после знакомства — знакомства, которое, как полагала Даша, стремительно переросло в роковую страсть. Идея сделать татуировки принадлежала Даше, и до сих пор она ни разу об этом не пожалела. Раньше она не верила в такую любовь, но прошел целый год, а Даша все еще была наверху блаженства и верила, что так будет всегда, до самой смерти.

Она немного прогнула спину, выставляя татуировку напоказ. Дэн улыбнулся с оттенком мужской снисходительности, но отсутствие одежды лишало его возможности притворяться, и Даша отлично видела, какое действие произвела на него ее призывная поза. Она томно согнула левую ногу, прикрыв татуировку бедром, и Дэн, отбросив остатки притворства, опустился перед кроватью на колени. Он стал целовать ее ноги, начав с кончиков пальцев и постепенно передвигаясь все выше. Губы у него были горячие; они зажигали, и Даша поняла, что разговор пора заканчивать. А с другой стороны, как его закончить, если папуля уперся и не желает раскошелиться?

— Сумасшедший, — прошептала она, зажав ладонью микрофон трубки. — Подожди немного, я сейчас. Прекрати немедленно, слышишь! Я ведь тоже не железная…

Дэн не ответил и не прекратил. Даша хотела забрать у него свою ногу, но не смогла — уж очень здорово это у него получалось, уж очень ей было хорошо. «Следи за голосом, дура», — напомнила она себе.

— …Отлично помню, — гудел между тем в трубке густой голос Андрея Васильевича. — На твоем счету было двадцать тысяч, и еще пять я перевел буквально две недели назад. Ты что, печку ими топишь?

— Что за вопрос? — оскорбленно сказала Даша. — Можно подумать, ты не тратишь денег!

— Я их, между прочим, и зарабатываю, — напомнил Андрей Васильевич.

— Ты предлагаешь мне пойти на панель?

Дэн, не переставая целовать ее ноги, выставил кверху большой палец, давая понять, что на панели Даша будет пользоваться огромным успехом. В отместку она шлепнула его по затылку, но Дэн не отступил; приподняв Дашину ногу, припал губами к впадинке под коленом и задышал туда горячо и щекотно. Даше стало трудно управляться с собственным голосом.

— Существуют и другие способы заработать немного денег на карманные расходы, — заметил Андрей Васильевич. — Масса способов, и ими, между прочим, пользуются даже дети американских миллионеров.

— Ну, папуля, — промурлыкала Даша, которой сейчас больше всего хотелось обложить несговорчивого родителя отборным русским матом, — ну я же ничего не умею! Ты сам меня такой воспитал, а теперь, значит, перевоспитываешь? Ну какая из меня посудомойка? И потом, куда ни пойди, везде мужики, они же мне проходу не дают!

Дэн горячо закивал, не прерывая начатого занятия. Он уже добрался до Дашиных бедер. Даша едва не застонала от удовольствия прямо в трубку, но вовремя спохватилась, плотно сдвинула колени и попыталась оттолкнуть его голову. Ее пальцы запутались в мокрых жестких волосах; Дэн настойчиво продвигался все выше, отвоевывая сантиметр за сантиметром, и в конце концов она сдалась, расслабленно откинувшись на спину. Ладонь, которой она пыталась оттолкнуть голову любовника, теперь крепко обхватила его затылок, пальцы мелко дрожали, глаза закрылись, по телу волнами прокатывалась знакомая сладкая истома. Эти волны горячо и мягко ударяли в низ живота, заставляя Дашин голос прерываться и вздрагивать. К счастью, банкир Казаков был так озабочен необъяснимо возросшими расходами дочери, что не замечал, как изменился ее голос, а если и заметил, то наверняка решил, что Даша злится или, наоборот, готовится заплакать.