Павел Дартс - Крысиная башня-2

При слове «кабан» в кунге кто-то возмущённо, но тонким девичьим голосом нецензурно выругался, но капитан не обратил на это внимания:

— …очень тяжело с продуктами, очень! И — с боезапасом, надо признаться… Хотя мы не жалуемся, но продолжаем с честью… раненый у нас — я говорил уже. Рядовой… эээ… Лёха. Алексей. Был ранен при нападении на пост. Вы не могли бы… выделить нам… и для раненого… некоторую толику своих припасов?.. как, так сказать, коллегам?..

На самом деле Дим Димыч кривил душой: никакого раненого у них уже не было. Раненый Лёха так достал их за несколько дней своими стонами, мешая ночью спать, что вчера они с Юркой удавили его подушкой. Всё равно это и для него был лучший выход — медикаментов, кроме йода, у них всё равно не было, а раны гноились и уже начинали вонять… Конечно, это был лучший выход, — и тело Лёхи заняло своё место в траншее рядом с трупом лейтенанта Петровича со снесённой большей частью черепа. Но знать об этом проезжим было необязательно; напротив — на раненого, глядишь, выделят что-нибудь дополнительно!

Капитан смотрел просительно; а парень, как будто закончив своё исследование, повернулся к стоящей рядом девке и именно ей только и сказал:

— Ну, Гуля, у тебя было какое-то дело здесь? Решай его — и поехали.

Дим Димыч смотрел недоумённо, хотя его кольнуло это обращённое не к нему «решай его», — так они говорили во вполне определённых случаях; а вот Юрка Сабельфельд, Ганс, внезапно что-то сообразил; и, бросив в снег автомат, метнулся по дорожке к вагончику… В руке парня как-то внезапно оказался пистолет, но он не стрелял.

А вот ствол автомата чернявой девки теперь конкретно смотрел капитану в грудь, и тот обмер. И слова её, обращённые к нему, были мёртвыми, неживыми, холодными:

— Скажи, скот, сколько девчонок вы тут трахнули и закопали? Ну??

Ганс, петляя, падая в сугробы и опять вскакивая, нёсся к вагончику. Дим Димыч вдруг чётко понял, что не будет сейчас не только «вспомоществования» от этих странных проезжающих, но и больше не будет совсем ничего: ни пьянок с деревенской самогонкой в «штабном» вагончике; ни хавки; ни женского тела, растянутого на одной из коек; ни власти, ни… да, этого снега, неба, даже этого стелящегося дымка от печки — тоже не будет… За что???

— За что??? — выдохнул он и повалился на колени.

Одновременно Гузель нажала на спусковой крючок, и автоматная очередь, направленная ему в грудь, прочеркнула его от груди до лба, выбив из спины и затылка облачком мелкие красные брызги, отбросив его назад.

Гузель вновь вскинула автомат, стараясь поймать в прицел мечущуюся из стороны в сторону спину удирающего тощего мента; но её опередил Женька: распахнув водительскую дверь, он с криком «- Уйдёт же, уйдёт!!» застрочил вслед убегающему из автомата. Разразился длинной очередью и автомат Гузели. Пули взбивали фонтанчики снега слева и справа от петляющего в ужасе как заяц Ганса, но он мчался прочь как заговорённый.

Расстреляв магазин, Женька метнулся обратно в кабину, и громко заорал в переговорное устройство — хотя его бы легко услышали и через бойницы с улицы:

— Левым бортом!.. вся артиллерия, по бегущему противнику — пли!!!

И, как бы подчиняясь его команде, но на деле опережая её, застрочил один из пулемётов левого борта, через секунды к нему присоединился второй! Они били не очередями, они строчили непрерывно, и почти добежавший до вагончика тощий мент вдруг споткнулся в вихре поднявшихся вокруг него снежных фонтанчиков, и рухнул на снег, не добежав. А два ствола продолжали строчить, вздымая вокруг его тела всё новые и новые фонтаны снега, часто стукая и в сам вагончик. И в треске выстрелов никто не услышал, как лязгнул, открываясь, люк на крыше кунга.

Наблюдавший за всем этим действом Владимир уже было хотел отдать приказ прекратить теперь уже бессмысленную стрельбу, как прямо кажется над его головой раздался оглушительный грохот; нечто мгновенным факелом пронеслось в сторону полицейского вагончика, — и там тут же грохнуло; сверкнул огонь; взрыв разворотил, разметал в стороны вагончик.

От оглушительного удара по барабанным перепонкам Владимир непроизвольно аж присел; и увидел рядом округлившиеся от неожиданности глаза Гузели, — она тоже рухнула на колено. Вот это да!..

Поднявшись, он оглянулся. Оба до этого строчивших пулемёта после этого оглушительного удара замолкли как по команде. Он сделал несколько шагов в сторону, увязнув в снегу, чтобы видеть что там на крыше кунга, — а там ярко маячила красная курточка Алёны-Лёшки. Высунувшись по пояс из люка, она, сейчас бросив рядом, на крышу, пустую уже трубу гранатомёта РПГ-7, зажала обоими руками уши, и, сморщившись, шевелила губами, ни то ругаясь, ни то просто бормоча «ой-ой-ой-ой, как грохнуло; я ничего не слышу!»

Зато вот Женьку, в момент выстрела находившегося в кабине, совсем не так глушануло; и он первый пришёл в себя; выскочил на подножку; уцепившись за край крыши, подтянулся; увидел, кто и из чего стрелял; и, спрыгнув на дорогу, радостно заорал:

— Вот это да-а-а!! Вот это грохнуло!! Видал, Бонс? — вдребезги! «И развернулся боком вражеский фрегат, И левый борт окрасился дымами-и!!» Лё-ёшка!! Ничо себе! Кто тебе разрешил?? Тащи сюда ещё трубу — я тоже так пальнуть хочу! Я и не думал, что оно так здоровско!!

Звон в ушах от прогремевшего прямо надо головой выстрела быстро проходил; и последние слова Женьки Владимир уже расслышал. А из задней двери машины уже высыпал на улицу весь «личный состав»: Элеонора, Наташа; через некоторое время выбралась, предварительно захлопнув за собой люк на крыше, и Алёна. От белого фургончика уже спешил, сжимая в руках автомат, Иваныч.

Поднялся какой-то непонятно-радостный галдёж:

— Ничего себе бабахнуло!! Нам бы в Башню таких штук десять! — Элеонора.

— Володя, Володя; это я этого, бежавшего, срезала!! Из пулемёта! Да-да, мы с Элькой стреляли; но свалила его я, я точно видела! — Наташа.

— Видали какая точность!! Вот так вот надо!! Женька, тебе нипочём не попасть бы!! — Алёна.

— Чего это вы? Зачем? Это ж менты!! — Иваныч.

— Лёшка, ты заряды притащила?? Нет. Где они? Я сейчас туда же, из той же трубы!.. — Женька.

— Вот так вот этим гадам! Будут знать! — Гузель.

Всем было совершенно наплевать на лежащее почти под ногами тело в грязно-сизом бушлате, из-под которого расплывалась по снегу алая лужа. Матюшкин испуганно выглядывал из кабины.

Не сразу, но удалось Владимиру всех угомонить. Эта быстрая и жестокая расправа над дорожным постом как-то произвела на всех сильное впечатление; как будто они в бою одолели серьёзного противника. Все уже, оказывается, кроме Владимира, Женьки и Иваныча, знали про приключения Гузели на этом посту по пути в Оршанск; и, конечно же, нисколько не сочувствовали покойным. Перебивая друг друга обсуждали только чисто технические детали: то, как, оказывается, «задирает ствол пулемёта при стрельбе — очень трудно прицельно попасть!», и, конечно, Лёшкин зачётный выстрел.