Наталья Корнилова - Одна против всех

— Естественно.

— Ах, простите, вы же профи, — стушевался тот. — Знаете, я в детстве тоже мечтал стать фотографом…

«А стал головорезом», — мысленно продолжила я его фразу.

— …но жизнь диктует свои правила, и мне пришлось заняться карате, чтобы выжить. Не в том смысле, конечно, чтобы защищать себя от хулиганов на улице, а чтобы найти приличную работу. У меня сейчас черный пояс, между прочим. Вам никогда не хотелось заниматься восточными единоборствами?

— Нет, я предпочитаю умственную деятельность, связанную с творчеством. Драки — это не мой стиль жизни.

— А зря. Если хотите, мы могли бы как-нибудь встретиться, я бы сводил вас на тренировку. Там бы вы поняли, что карате — это не драка, а красота, боевое искусство.

Что-то он больно болтлив, этот уголовник, подумала я с удивлением. Или зубы мне: заговаривает? Я посмотрела в окно. Мы ехали уже по Садовому кольцу. Никто не пытался завязать мне глаза или ударить по голове тяжелым предметом — все было тихо и спокойно, как будто мы действительно ехали на настоящие похороны. Впрочем, могло так статься, что они просто-напросто не собираются выпускать меня оттуда живой, поэтому и не боятся, что я запомню дорогу. Парень тем временем продолжал болтать:

— Я начинал с простого охранника в казино, а теперь работаю заместителем начальника службы безопасности крупной фирмы. Мне доверяют, меня ценят, меня уважают подчиненные и боятся враги — что еще нужно для счастья? Или я не прав? — Он пытливо посмотрел мне в глаза.

— Нет, вы тысячу раз правы, — успокоила я его. — Просто каждому свое, вот и все.

— Полностью согласен. Вы живете с родителями?

— Да, с папой и мамой. Они у меня оба дипломаты, правда, работают в разных странах, но это им не мешает любить друг друга.

— Вы их, наверное, тоже очень любите? — Он улыбнулся.

— Люблю.

— Я смотрю, у вас нет обручального кольца, вы не замужем?

— Нет, я не замужем, — мне уже начали надоедать его вопросы.

— Странно, такая красивая девушка и до сих пор не замужем.

— Ничего странного. Мой парень сейчас в длительной загранкомандировке, он тоже по консульской линии работает. Вот приедет через полгода, и распишемся.

— Он вам очень нравится?

— А то. Мы с ним познакомились на приеме в австрийском посольстве два года назад, я влюбилась в него с первого взгляда, и с тех пор мое сердце принадлежит только ему, так что оставьте свои попытки привлечь мое внимание при себе. Я однолюбка.

Выдав эту тираду, я отвернулась к окну и стала рассматривать причудливую архитектуру пробегающих мимо старинных московских зданий. Парень тоже замолчал и больше не доставал меня своими нудными расспросами.

— Уже совсем близко, — вздохнув, сказал бандит.

— А куда мы едем? — осмелилась наконец спросить я.

— На Ваганьковское — похороны будут там. Вам разве не сказали?

Что-то противное и горькое стало подниматься к моему горлу: Господи, неужели все-таки придется снимать?! А я-то, дура, размечталась! Думала, что сейчас завезут в самое зловещее логово преступного мира Москвы, где я займусь тем, что могу делать действительно профессионально, а не на дилетантском уровне. Какая вопиющая несправедливость! Везет же Шуре!

У меня затряслись поджилки. Я начала лихорадочно вспоминать, в каком отделении кофра лежит черно-белая пленка, как прикручивать объектив и устанавливать штатив, но все в голове путалось и ничего ясного и толкового не вырисовывалось. Когда машина притормозила у ворот одного из самых старых московских кладбищ, где уже давно никого из простых смертных не хоронят, я решила отдаться на волю случая и заставила себя успокоиться. В конце концов, бывали в моей жизни ситуации и покруче этой. Как-нибудь выкарабкаемся.

— Мне поручено сопровождать вас во время церемонии и обеспечивать вашу безопасность, — парень повернулся ко мне и снял очки. Карие глаза его оказались очень красивыми, чистыми и, что самое удивительное, честными. — Простите, я, кажется, забыл представиться: Михаил. Можно просто Миша.

— Очень приятно, — буркнула я. — Где покойник?

— Покойник?! — ошарашенно спросил Миша. — Извините, вы так обидно говорите о таких вещах…

— Ой, это вы меня извините! — спохватилась я. — Знаете, до того привыкла уже эти похороны снимать, что воспринимаю это как обычную работу, а не торжественные проводы усопшего. Еще раз простите.

— Да нет, ничего, — пробормотал он, бросив удивленный взгляд. — Я вас понимаю. Но постарайтесь не употреблять таких выражений во время церемонии, хорошо? Я уважаю ваш профессионализм, но и вы уважайте память человека, которого мы провожаем сегодня в последний путь. Вы знаете, кто это?

— Увы, мне не сообщили.

— Странно, вам вообще ничего не сообщили. Наверное, это Хабибулин звонил, хозяйственник наш. Он такой хам… Мы хороним президента нашей фирмы Завряжного Иннокентия Борисовича. Умер во сне в шестьдесят два года. Человек старой закалки, был вхож в Кремль и не только туда. При жизни его многие боялись, да и сейчас еще его тень витает над нашей фирмой, прикрывая ее от врагов своим авторитетом. Так-то, Мария. А вы говорите: «покойник».

Мы вышли из машины, Миша достал из багажника аппаратуру, отдал мне кофр, а сам взял штатив. На стоянке уже собралось около трех десятков шикарных иномарок и автобусов, людей видно не было. Миша повел меня через ворота, по аллейкам, вдоль длинных рядов старинных надгробий и памятников. Странно, но кладбищенская тишина подействовала на меня отрезвляюще. Я вдруг сразу вспомнила все наставления Шуры и почувствовала уверенность в том, что справлюсь с этой нечеловечески трудной задачей.

— Церемония уже началась, — сказал Миша. — Извините, что сразу вас не предупредил, но ваша задача несколько иная, чем у обычного фотографа на похоронах.

— В каком смысле?

— Ну, как вы, наверное, понимаете, фотографов там уже довольно много, и все снимают одно и то же. Мы же с вами встанем в сторонке на возвышении — место я уже присмотрел, — вы установите штатив и будете фотографировать телевиком лица всех присутствующих. Крупным планом, так, чтобы можно было даже рассмотреть выражение глаз.

— Это еще зачем?

Тяжело вздохнув, Миша проговорил:

— На вашем месте я бы не стал задавать слишком много вопросов — это может повлиять на здоровье. Делайте что просят и не суйте свой симпатичный носик куда не следует. Договорились?

— Как скажете, — робко произнесла я. — Главное, чтобы платили.

— Заплатим. Вы не обиделись?

— Нет, что вы. У вас своя работа, у меня своя.

— Вы очень умная девушка, Мария.

…Пристроившись на пригорке за, деревьями, откуда было прекрасно видно место похоронной церемонии, мы вдвоем с Мишей установили штатив, закрепили фотокамеру с телевиком, заряженную цветной пленкой, и я начала снимать лица присутствующих. Их было много, человек, наверное, двести. Все в черных костюмах или траурных платьях, со скорбью на лицах, с цветами в руках, все такие представительные и важные, словно только что покинули кремлевские кресла или банковские офисы. Некоторые лица показались мне знакомыми, из тех, что иногда мелькают по телевизору во время официальных встреч. Фамилий их я никогда не знала. Миша молча стоял рядом и смотрел, как я работаю, не вмешиваясь в «высокохудожественный» творческий процесс. Тихо звучала траурная музыка, у гроба кто-то произносил речи, кто-то плакал, утирая слезы черным батистовым платочком, кто-то обменивался короткими фразами. Я шарила мощным объективом по откормленным лицам, наводила резкость и щелкала всех подряд, как автомат. Когда гроб начали опускать в могилу, музыка зазвучала громче, рыдания усилились и толпа пришла в движение. Многие из тех, кто стоял к нам спиной, повернулись, и я стала фотографировать и их. Вдруг в поле зрения объектива попала абсолютно лысая голова, вынырнувшая из-за чьей-то спины. Человек повернулся, сказал что-то, и на солнце сверкнула фикса. Господи, неужели это тот самый?! От неожиданности я вздрогнула.