Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

И как он смог уловить ее настроение?

Наблюдательный, конечно, человек, умный. Знает, каким был ее трудовой путь, понимает, что сложно бывшему рядовому инженеру-конструктору, всю жизнь получавшему лишь необходимый для жизни мизер, зарплату, перестроиться, начать мыслить по-новому. Слишком резкий психологический переход. Начальство, которое плавно поднимается по ступеням карьеры, постепенно привыкает ко всему — к деньгам, комфорту, всевозрастающим потребностям, лизоблюдству и подхалимажу… А ее сначала сделали безработной, потом посадили в высокое ответственное кресло. И она из него тоже ведь кое-что увидела и тоже, как Полеванов, ужаснулась…

После отъезда Джеймса Ховарда ее вызвал Суходольский, сказал:

— Татьяна Николаевна, по возвращении из Москвы займитесь своим заводом. Надо будет помочь господину Ховарду приобрести нужный пакет акций. Пусть пока не контрольный, но процентов пятнадцать-шестнадцать…

— Каким образом?

— Нужно развернуть и на предприятии, и вокруг него организационную работу. Мы дадим вам автобус с громкоговорителями и нескольких помощников. Автобус будет стоять у проходной завода и агитировать рабочих продавать акции. Сразу же, за наличные. Вам самой сидеть там не надо, найдем, кому сидеть, ваша обязанность — контролировать, быть в курсе. Так просил Аркадий Вадимович.

— Понятно.

— Некоторые сложности будут у вас с пенсионерами, с теми, кто уже не работает на предприятии, а акции имеет. Этих людей надо найти, побывать у них дома, поговорить. Здесь вам придется подключиться, но, повторяю, опять же с контрольными функциями. Все остальное сделают наши люди, скупщики.

Татьяна не стала откладывать дело в долгий ящик — уже на следующее утро возле центральной проходной завода появился небольшой автобус, украшенный транспарантами-призывами:

ПОКУПАЕМ АКЦИИ!

50 тысяч рублей за штуку!

ТЕБЕ ЭТО ВЫГОДНО!

НЕ РАЗДУМЫВАЙ!

Однако заводской народ отчего-то все же раздумывал, не спешил продавать акции в десять раз дороже номинала, и Суходольский поручил Татьяне разобраться, в чем там дело.

Она пошла на завод и уже через час все поняла: с внутренней стороны проходных (а их на заводе было три) висели яркие плакаты:

РАБОЧИЙ! ИНЖЕНЕР!

ЗА ВОРОТАМИ НАШЕЙ ПРОХОДНОЙ ТЕБЯ ПОДЖИДАЮТ ЖУЛИКИ. ОНИ ХОТЯТ СКУПИТЬ ТВОИ АКЦИИ ПО ДОРОГОЙ ЦЕНЕ. НЕ СОБЛАЗНЯЙСЯ! ТРУДНОЕ ВРЕМЯ НАДО ПЕРЕЖИТЬ. ТЫ ЕЩЕ ПОЛУЧИШЬ СВОИ ДИВИДЕНДЫ И ОСТАНЕШЬСЯ ХОЗЯИНОМ НА ЗАВОДЕ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ПРЕВРАТИШЬСЯ В ВОЛЬНОНАЕМНОГО, У КОТОРОГО НЕ БУДЕТ НИКАКИХ ПРАВ. ПОДУМАЙ!

Администрация

Татьяна аккуратно переписала это обращение в блокнот, отправилась в заводское бюро приватизации, где была у нее давняя знакомая, инспектор, попросила список пенсионеров.

— А для какой цели, Тань? — запросто спросила та.

— Ну… мы хотим проверить законность… вообще иметь представление о работе вашего бюро в этом направлении. Ты же знаешь, Маша, с меня тоже отчетность требуют.

Туманное и сбивчивое это объяснение Машу не убедило, наоборот, как показалось Татьяне, насторожило. Маша — грузная, с больными ногами женщина, переваливаясь с боку на бок, точно утка, — вышла из кабинета, а спустя минут десять вернулась, сказала:

— Тань, тебя директор просит зайти.

— Григорий Моисеевич? С чего вдруг? Ты с кем говорила, Маша? И что ты сказала? — Татьяна сыпала вопросами, стараясь понять, что же произошло.

— Да ничего я особенного не говорила… Я со своим начальником поговорила, с Геннадием Николаевичем, ты его не знаешь, он у нас недавно… Так вот, он выслушал меня и тут же позвонил Глухову. А тот и сказал, пусть, мол, Морозова ко мне придет. Он хочет с тобой о чем-то поговорить.

Маша сочла разговор оконченным, села за стол, стала перебирать бумаги, а Татьяна вышла из комнаты. Все это ей не нравилось. «Делают проблему из каждой мелочи!» — подумала она, поднимаясь по крутым и до боли знакомым ступеням широкой лестницы заводоуправления — столько лет она по ним ходила!..

Глухов встретил ее довольно настороженно. Вышел из-за стола — без пиджака, с усталой улыбкой на резко постаревшем лице, подал руку. Велел секретарше принести чаю, увел Татьяну в комнату отдыха, из раскрытой двери которой хорошо были видны рабочий кабинет и тумбочка с многочисленными телефонами.

— Ну что же это вы, Татьяна Николаевна! — с заметной обидой говорил Глухов. — Столько времени не виделись, хоть бы заглянули. А то ходите по заводу, большой областной начальник, занимаетесь какими-то делами, а директор ни сном, ни духом… Нехорошо забывать своих старых сослуживцев. Или по-прежнему обижаетесь, что уволили тогда? Я ведь изложил вам свою позицию…

— Да ну, какие теперь обиды, Григорий Моисеевич? — Татьяна говорила вполне искренне. — Много воды утекло, я работаю, так что…

— Все равно надо было зайти, надо! Хотя бы в курс своих забот ввели, может, я бы помог… А то пребываю в неведении.

Глухов, конечно, хитрил — все он знал, обо всем ему доложили: плакаты с призывом заводской администрации не продавать свои акции «жуликам» не могли родиться сами по себе, без ведома руководства завода.

— Виновата, да, — признала Татьяна, — надо было зайти, представиться. Но вы извините, Григорий Моисеевич. Подумала: вы — человек занятой, вам не до праздных визитов.

— Нет, визит ваш не праздный. Далеко не праздный! — Глухов пил чай мелкими осторожными глотками. — Автобус с громкоговорителями ваш?

— Ну… как сказать…

— Мы столько лет знаем друг друга, Татьяна Николаевна! И самая характерная черта, которая вас всегда отличала, — это честность! — Глухов откинулся в кресле, позволил себе расслабиться. — Я эту вашу черту ценил больше всего.

«Да, но теперь у нас разные интересы, — сказала себе Татьяна. — Вы завод, судя по всему, не хотите отдавать в чьи-то другие руки, а моя задача — как раз противоположная. Какая тут может быть честность, Григорий Моисеевич? Смешно даже!..»

Сказала же она другое, несколько затянула паузу — обдумывала ответ и пила чай.

— Григорий Моисеевич, мы с вами не в силах что-либо изменить. Приватизация в стране — дело решенное, сами знаете. Работает мощная государственная машина, противостоять ей сложно. Мнет всех, кто ей сопротивляется. Вы же знаете, например, о Полеванове — он всего несколько недель был в Москве нашим начальником.

Глухов внимательно и с каким-то страданием в глазах смотрел на нее.

— И вас эта машина уже подмяла, Татьяна Николаевна, чувствую это. И вы — уже чиновник от большого и безжалостного бизнеса. М-да. Метаморфозы происходят на глазах, увы. Я понимаю, деньги могут сильно изменить человека.

— Да какие деньги, Григорий Моисеевич! — Татьяна покраснела. — Суходольский, вы же знаете его, послал меня на завод, поручил узнать, как идет у вас приватизация, как вы работаете с пенсионерами, вообще с акционерами, вот я и приехала, зашла в бюро приватизации…