Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

Городецкий между тем спокойно и с интересом смотрел на нее, и на его сытом, ухоженном лице блуждала неясная, снисходительная улыбка.

— Как говорится, гора с горой не сходятся… — сказал он просто и протянул ей руку. — Ну, здравствуйте, что ли, Татьяна Николаевна!.. А я думаю: что это она не появляется? По всем моим подсчетам, вы должны были уже добраться… Как доехали?

— Вы что, ждали меня? — наконец догадалась она спросить.

— Да.

— Но… я не понимаю: зачем? Откуда вам было известно, что я должна приехать в Москву, сюда?

Она оглядела Городецкого с головы до ног. Одет он был безукоризненно: серый, в тонкую полоску костюм-тройка, яркий модный галстук на белоснежной рубашке, новенькие туфли… Не мужчина — картинка из журнала мод!

Он будто ждал, пока она осмотрит его, не торопился с ответом.

— А вам разве не сказали, что мы должны встретиться?

— Нет. А кто должен был сказать?.. И вообще вы же уехали, смылись из России… Хм! И где теперь обитаете, если не секрет?

— Не секрет. В Мюнхене. — Он следил за выражением ее лица. — Насчет… «смылся»… Ладно, не будем об этом. Сказать вам о нашей встрече должен был Аркадий Каменцев…

— А зачем? — Она искренне недоумевала и все никак не могла избавиться от того первоначального шока, который испытала, увидев перед собою этого человека. Сколько воспоминаний сразу пронеслось в ее голове: Марийка Полозова, покончившая с собой; пачки денег, которые привез Городецкий на главпочтамт, чтобы замять «амурное» дело; акционерное общество «Мечта», куда они с Алексеем вложили свои трудовые сбережения, а он, холеный господин, стоящий сейчас перед нею, украл эти сбережения, да и у тысяч других жителей Придонска и смылся… по-другому и не назовешь… ну, пусть будет слинял, если ему так приятнее было бы слышать.

И вот он перед нею. Не сон ли это? К тому же он знал, что она будет именно сегодня в Москве, здесь, на Никольском, 9, в комитете, ждал ее… Странно все это. Она-то думала, что человек, укравший у других миллиарды рублей, должен где-то тихо и тайно проводить время, прятаться, не попадаться знакомым на глаза, а Городецкий свободно ходит по Москве, у него тут какие-то дела, да еще и она ему понадобилась!..

Городецкий словно читал ее мысли.

— Я вам все расскажу, Татьяна Николаевна. Давайте так договоримся: вы сейчас побывайте у Анатолия Сергеевича, у Марины Владимировны, а потом мы с вами обо всем поговорим. Я вас буду терпеливо ждать после обеда, с трех часов, раньше вы тут не управитесь. Ждать буду вон там, в кресле. — И он показал на тяжелое черное кресло, возле которого стоял его желтый объемистый портфель.

«Странно, — снова подумала она. — Он все про меня знает: с кем буду встречаться, сколько мне понадобится времени…»

— Ну, раз вы все знаете и все у вас запланировано, ждите в этом кресле в три часа, — сказала она бесстрастно и пошла по своим делам.

Коллеги-чиновники принимали ее хорошо, они быстро находили общий язык: на одном столе она оставляла большую коробку конфет, на другом — нечто, завернутое в хрустящую бумагу, на третьем — дорогие книги «про любовь» (если столоначальница была женского пола) или «про бандитов» (если столоначальник имел склонность к ношению бороды или усов). Шустроглазая эта провинциалка им, столичным чиновникам, явно нравилась — бумаги ей подписывали, почти не глядя, печати ставили с улыбками, на вопросы отвечали тоже с вежливыми, почти радостными улыбками, а прощаясь, чуть ли не в один голос говорили: «Приезжайте еще, Таня…»

Хорошие в Москве, в Госкомимуществе чиновники! С понятием!

Городецкий поднялся ей навстречу, подхватил тяжелый портфель, открыл перед нею дверь, несколько потеснив в сторону благообразного, но явно ленивого швейцара.

Они неторопливо шли по направлению к Красной площади. Жара сатанела в этот час, дышать было тяжело. Городецкий приспустил галстук, а Татьяна время от времени лишь потряхивала блузку на груди. Она ничего не спрашивала у своего спутника, не знала, что можно у него спросить, да и надо ли вообще спрашивать. Раз он нашел ее, ждал, пусть и говорит первым. Но спросить подмывало. Причем с ехидцей, с долей вполне законного гнева: как, мол, поживаете, Антон Михайлович, в с в о е м Мюнхене на наши денежки? Там-то вроде не очень жарко? Не потеете?..

Глупо, конечно. Хотя спросить бы надо, только не здесь. Он обманул тысячи людей, как доверчивых ребятишек. Просто собрал деньги и был таков! Привет!.. По логике, ей бы, конечно, надо сейчас обратиться к первому же милиционеру, сказать ему: так, мол, и так, товарищ постовой, задержите этого человека — он мошенник. У нас, у акционеров «Мечты», украл очень большие деньги, его надо сейчас же посадить в тюрьму…

Она, разумеется, не сделала этого, хотя по дороге им встретились по крайней мере три милиционера… Но зачем он ждал ее? Что хочет от нее?

— Не мучьте себя вопросами, Татьяна Николаевна, — сказал Городецкий. — Все гораздо проще, чем вы думаете. Наша встреча должна была состояться. Я вам все объясню. Найдем сейчас приличное какое-нибудь заведение, небольшой ресторанчик, посидим, поговорим. Не возражаете?

Она ничего не ответила, только пожала плечами: пошла — значит, ведите, куда считаете нужным. У нее время есть.

Остановившись у храма Василия Блаженного, смотрела на Кремль, на нарядную Спасскую башню, из ее высокой арки выскочила большая черная машина с высокопоставленным каким-то начальником, промчалась мимо. Татьяна вспомнила декабрь прошлого, девяносто четвертого года, когда она хоронила сына, Ванечку, когда в отчаянии и оглушившей ее ненависти хотела приехать сюда, в Кремль, требовать у министра обороны наказания тех, кто послал ее сына в Чечню, на войну… Нет теперь ни Ванечки, ни мужа Алексея, а новый ее муж, пусть они с ним еще и не расписались (если честно сказать, они и сами не спешили — еще и года не прошло со дня гибели Алексея!), тоже в Чечне… Как он там, Слава? Поехать бы к нему, повидать…

Она смотрела на высокие зубчатые стены Кремля, на трехцветный, поникший от жары флаг на государственной крыше, думала. Здесь, за этими стенами, решались судьбы миллионов людей. Здесь приняли решение начать войну в Чечне, отсюда пошло указание направить на эту ненужную бойню ее сына, здесь начинались те реформы в стране, которые сначала выбросили ее за борт, а потом вдруг подняли и помогли… Что теперь: обижаться, вспоминая прошлое, или все же отдать должное и тому положению, которое она занимает, и своему относительному, конечно, материальному благополучию? Разумеется, у нее теперь есть возможность со временем стать состоятельным человеком, если подсуетиться, похлопотать о своем будущем, захотеть этого, ведь она теперь в кругу богатых людей. И они хотят ей помочь… А разве она сама не хочет?.. Вот вернется из Чечни Тягунов, ее мужчина, ее защитник и советник, они станут законными мужем и женой, у них родится ребенок, жизнь для нее снова обретет смысл и счастье… Счастье? После всего того, что она пережила, потеряла?!