Сергей Зверев - Война кончается войной

— Кавалерийский наскок это, а не проверка, — махнул рукой недовольный Бессонов. — Пособник, если он и был в одном из этих селений, давно все понял и скрылся или затаился. А можем ли мы верить всем опрошенным, верить, что каждый говорил нам правду, а сам за спиной нож не держал?

— Это вы, товарищ капитан, бросьте, — нахмурился Коваленко. — Я понимаю, что существует субординация, что вы из самого наркомата, но я за своих людей ручаюсь. Я с ними в партизанах воевал, я этот народ знаю. И если человек сказал, что он друг, значит, так и есть!

Бессонов внимательно посмотрел на майора милиции, но от комментариев воздержался. Что он мелет? Как можно вот так огульно ручаться за всех сразу? За сотни и тысячи людей, живущих вокруг этого лесного массива?

Поднявшись со стула, Бессонов повернулся к присутствующим:

— Работать продолжаем. Закончить завтра с оставшимися улицами и перейти к активной фазе агентурной работы. Это касается и оперативников уголовного розыска, и участковых, и сотрудников Управления НКВД. В мое отсутствие координирует действия всех ведомств и руководит операцией старший лейтенант госбезопасности Шаров. Вопросы есть?

Воротников ждал Бессонова у машины и курил. Предыдущая ночь без сна давала о себе знать: майор то и дело тер покрасневшие глаза.

— Слушай, Глеб Иванович, — Бессонов облокотился на крыло машины и стал смотреть на поля, где вышагивали аисты. — А что этот майор Коваленко, он всегда так выслуживается перед начальством, показывает свою независимость?

— Ну, ты зря так о нем, — поморщился Воротников. — Он мужик хороший, бывший партизан. А людей в своем районе он и в самом деле знает лучше нас. Есть, конечно, у него кое-какие странности, но его можно понять. Он ведь из всего отряда один в живых остался. Понятное дело, его бы на работу попроще перевести, поспокойнее. Но у нас кадровый голод. Сам понимаешь.

— Ну-ну, — усмехнулся Бессонов. — Вам виднее.

К тому времени, когда заплаканная девчонка выбралась к дороге, одежда ее превратилась в грязные лохмотья. Пошатываясь, она какое-то время шла навстречу машинам, потом упала лицом вниз.

Лейтенант, командир взвода саперов, приказал остановиться и выскочил на дорогу. Солдаты, сидящие в кузовах двух «студебекеров», с любопытством смотрели на своего командира.

— Девочка, ты кто? — лейтенант присел на корточки и взял ребенка за руку, пытаясь нащупать пульс.

— Что с ней, товарищ лейтенант? — подошедший водитель головной машины присел рядом с командиром.

— Это по каким же кустам она лазила, что вся так изодралась, — покачал лейтенант головой, — ну-ка, давай перевернем ее на спину. И грязная вся…

— Дяденьки, — неожиданно простонала девочка и открыла глаза.

Взгляд ее был мутным и до такой степени измученным, что у бывалых фронтовиков сжалось все внутри. Девочке на вид было лет 12–14, но глаза были взрослые, даже слишком взрослые.

— Дяденьки, — девочка тихо заплакала без слез, — там в лесу… маму мою… убили.

— Кто убил? Когда? — нахмурился лейтенант и быстро осмотрелся по сторонам. — Что случилось? Рассказывай!

Один из сержантов принес скатку. Шинель расправили и положили на нее девочку. Нашлась и фляжка с водой, и кусок сахара. Девочка жадно припала тонкими губами к горлышку. Пила она взахлеб, вода лилась по подбородку и шее. Вдруг она уронила фляжку, зарыдала и стала рассказывать.

Сквозь слезы саперам удалось понять, что они с матерью отправились в соседнюю деревню и пошли напрямик, через лесок. Они всегда так ходили. Девочка не удержалась и, несмотря на запрет матери, отбежала с тропы набрать ландышей. Она присела возле муравейника и не слышала, как из леса вышли двое мужчин. Они не видели женщину, дожидавшуюся дочь, и только когда та вскрикнула от неожиданности, бросились на нее.

На глазах девочки двое бородатых в грязной гражданской одежде мужиков зарезали мать, оттащили тело в низинку и забросали валежником. Девочка, побелевшая от ужаса, сидела за кустами и не могла пошевелиться. И только когда страшные люди ушли, обезумевшая, она бросилась в сторону шоссе, к людям.

— Макаров-старший, — лейтенант действовал быстро и уверенно. — Берешь два отделения и на второй машине выдвигаешься в район поселка Оржев.

— А если они не пойдут на Оржев? — с сомнением спросил старший сержант, склоняясь над картой. — Если двинут на Александрию или Любомирку?

— Думай, Макаров, думай! Оборванные, грязные, бородатые, первым делом убили свидетеля, который их видел. Куда им идти, какая Александрия, если там наш гарнизон стоит. Они на запад пойдут, а через Оржев — как раз самыми лесами и безлюдными местами. Мы отсюда с двумя отделениями будем гнать их на северо-запад. С шумом. Не проворонь там, выставь охранение, секреты на случай, если их не двое, а больше. Акимов, ты на нашей машине дуй сейчас же в Хотин. Там на почте есть телефон. Сообщи коменданту района об окруженцах или оуновцах, которые убили местную жительницу и скрытно уходят лесами на запад. И девчонку сдай там медикам. Все. Выполнять!

Через три часа саперы во главе со своим лихим лейтенантом нагнали незнакомцев на лесной поляне. Их и правда оказалось только двое, и они вполне соответствовали описанию, которое дала девочка. Незнакомцы пытались бежать, но, видимо, были очень истощены. На приказ остановиться и бросить оружие, они ответили огнем из «Шмайсеров»…

Васильев на «эмке» Управления Ровенского НКВД выехал сразу, как только сообщили о нападении на местную жительницу севернее Ровно. Бессонов находился в здолбуновских лесах, связи с ним не было, пришлось оставить для него сообщение у дежурного по управлению.

Два десятка километров Васильев с водителем, немолодым сержантом, пролетели за сорок минут. Сержант хорошо знал пригороды и гнал по самой подходящей дороге чрез Грабов. Капитан обратил внимание на железнодорожное полотно, которое им пришлось переезжать, и насчет окруженцев у него сразу же появились сомнения.

— Лейтенант Задорожный, — представился молодой офицер в полевой форме. — Командир первого взвода третьей роты 113-го отдельного инженерно-саперного батальона.

— Показывай, что вы тут навоевали, — пожимая лейтенанту руку, выдохнул Васильев. После того, как он узнал, что оба неизвестных убиты в перестрелке, настроение у него упало окончательно. Никто и никогда за нас нашу работу делать не будет. Так когда-то говорил ему первый его командир во время войны. Армия должна воевать, сражаться с армией врага, а наша работа — ловить диверсантов, шпионов и предателей. И нельзя требовать от армейских выполнения наших правил так же неукоснительно, как соблюдаем их мы. Не их это работа, они привыкли убивать, когда в них стреляют. Через четыре года войны от этого отучить очень сложно, думал Васильев, идя на поляну, где лежали тела. А может, и невозможно.