Альберт Сенин - В живых не должен остаться никто!

Однако опасность была. Бес с шумом втянул в себя воздух через нос. Нет, он не мог ошибиться, опасность есть, это чувство его ещё никогда не подводило. Что-то в госте было явно не так. Бес ещё раз оглядел майора и вдруг понял «что именно». Глаза! Глаза, чёрт бы их побрал! В глазах бывшего майора ФСБ совершенно не было страха. Он улыбался, шутил, но глаза всё равно оставались холодными как лёд. И это были глаза не жертвы, это были глаза хищника. Он смотрел и улыбался. Так смотрит кошка на расхрабрившихся в её присутствии мышек. И, в данном случае, мышки — это они.

И Бесу, никогда ничего не боявшемуся в жизни, стало вдруг страшно. И чутьё подсказывало ему, что дальше будет ещё страшнее. Этот странный майор пришёл сюда не умирать, нет, он пришёл убивать. Он пришёл убить их (странно, но в этот момент Бес даже не подумал, как, один против девятерых…). Спина Беса вдруг стала мокрой от пота. Он хотел было крикнуть, остановить своих парней, но не успел, странный майор на мгновенье опередил его…

Рука Томилина внезапно метнулась к кривлявшемуся перед ним Когтю, грубо схватила его за горло и с необычайней лёгкостью подняла вверх.

— Блатные!.. — майор небрежно повернул голову к Бесу и остальным уголовникам. Улыбка мгновенно исчезла с его лица, а вместо неё вдруг появилась ненависть, да такая, что глаза аж полыхнули яростным огнём. Быстрое неуловимое движение пальцев, лёгкий хруст и отпущенный Коготь падает на пол. С трудом удерживаясь на дрожащих ногах, он поворачивается к своим дружкам. Половина его горла была вырвана с корнем. Из страшной раны потоком хлестала кровь. Постояв так несколько секунд, Коготь закатил глаза и мешком рухнул на пол.

— … Я ненавижу блатных! — и окровавленный кусок мяса с тяжким шлепком падает на пол.

Всё произошло так быстро и так внезапно, что мало кто из уголовников успел осмыслить произошедшее. Все были просто в шоке. Кореш убитого Когтя — Ваня-Ребус опомнился первым. Крепко сжав, непонятно откуда взявшийся нож, он с диким криком бросился на Томилина.

— А-а-а, замочу, падла!

Но майор уже ждал его. Каким-то небрежным, показным движением он легко перехватил руку с ножом в полёте, резко крутанул её, и Ваня-Ребус, сделав воздухе красивое сальто, с грохотом рухнул спиной на пол камеры. Не давая уголовнику опомниться, Томилин с лёгкой улыбкой на устах, наступил одной ногой ему на руку, по-прежнему державшую нож, а второй нанёс сверху сильный удар ногой по животу. Немедленно послышался дикий рёв и хруст ломающихся рёбер.

Бес и его подручные замерли, они никак не могли поверить в случившееся. Жестокая расправа над двумя их сокамерниками шокировала их. До этого всегда они играли со своей жертвой, а не она с ними. Ухмылки давно исчезли с их лиц. Подчиняясь громкому приказу Беса, уголовники начали поспешно доставать своё припрятанное оружие — самодельные ножи, заточки и короткие металлические трубки.

С лёгкой, ироничной улыбкой майор Томилин следил за их приготовлениями. Он стоял и ждал. Просто стоял и ждал — продлял своё удовольствие, как понял Бес. Сам он уже понял, что живыми им не уйти и поэтому решил сражаться до конца. Впрочем, иного выхода у него и не было. Равно как и у остальных. Их «пресс-хата» сама попала под пресс… И пощады им не будет.

Когда все приготовления были закончены, и Бес уже был готов отдать команду к атаке, произошло совершенно невероятное. Майор Томилин, задрав голову кверху, вдруг громко расхохотался, а затем, прямо на глазах у изумлённых уголовников, превратился в огромного страшного зверя.

Вид зверя был настолько ужасен, что руки людей — безжалостных тюремных убийц опустились сами собой.

Затем из пасти зверя вырвался ужасающий рёв, и вслед за ним послышались истошные крики людей. Эти крики были слышны везде, казалось, они достигли даже самых отдалённых уголков огромной тюрьмы. А в близи самой камеры воздух буквально завибрировал от нечеловеческих криков терзаемых людей и рёва страшного зверя.

Перепуганные насмерть охранники, привыкшие ко всему и равнодушно ждавшие криков насилуемого майора Томилина, даже не попытались открыть дверь камеры и вмешаться, они лишь поспешно доложили обо всём начальству.

Через десять минут начальство прибыло. Лично начальник колонии с шестью автоматчиками. Но к тому времени истошные крики людей уже смолкли, из камеры доносились лишь слабые стоны и просьбы о помощи.

— Открывайте! — громко рявкнул полковник Торохов, с гневом глядя на двух перепуганных охранников. — Распустились тут у меня! С простым делом справиться не можете! Всю тюрьму перепугали!

Охранники поспешно бросились исполнять приказ, дабы не накликать на свою голову ещё большего гнева высокого начальства.

Когда дверь камеры открылась, полковнику Торохову и сопровождавшим его солдатам предстало ужасное зрелище. Вся камера целиком, от пола до потолка, была залита кровью. На стены страшно было смотреть. Но пол был ещё хуже: на нём, в больших лужах крови, корчились в предсмертных муках полуживые уголовники. На их раны страшно было смотреть. От тяжёлого, удушливого запаха крови в камере трудно было дышать.

У дальней стены, спиной к вошедшим, стоял какой-то человек и что-то негромко насвистывал. Полковник Торохов, багровея лицом, громко рявкнул:

— А ну повернись ко мне лицом, майор! Ты что с ними сделал, урод?!

Майор медленно повернулся. Но это был вовсе не майор Томилин. На полковника Торохова и его солдат с ухмылкой смотрел подполковник Михленко.

— Что, убить меня хотел, сука?! — негромко вопросил он, сверля глазами начальника колонии.

— Ты-ы?! — не сразу нашёл что сказать изумлённый полковник. — Но как? Как?

Автоматчики, узрев в камере подполковника Михленко, были изумлены не меньше. Они ничего не понимали.

— А, впрочем, всё это не так важно, — улыбаясь, сказал Михленко, подходя ближе. — Главное, что ты пришёл сюда, полковник. Убитые тобой жаждут мести. Тебя уже ждут в аду. И я с радостью помогу тебе отправиться туда.

Подполковник Михленко поднял правую руку и Торохов с ужасом увидел, что она вся в крови. Крупные капли крови начали падать на пол, разбиваясь о деревянные доски на мелкие брызги. А полные ненависти глаза Михленко казалось прожигали его насквозь.

Но это было ещё не всё — из растопыренных пальцев Михленко вдруг ударили кроваво-красные молнии и шестеро автоматчиков вместе с двумя охранниками, стоявшими в двери, мешками рухнули на пол.

Затем, непонятно откуда, в руке подполковника мелькнуло обнажённое лезвие меча, и через мгновение острая боль прожгла живот начальника колонии. Зажав обеими руками страшную рану, он медленно, словно ещё не понимая, что с ним происходит, опустился на колени, постоял так немного, а затем с тихим стоном завалился набок.