Сергей Коротков - Снег над барханами

Карл Мютц разрешил своим бойцам первый привал, потому что вымотанные после неудачной высадки и изнурительной ходьбы по тягучим пескам десантники уже начали сбивать ход, нервничать и роптать. Палящее солнце, неумолимо ползущее к зениту, делало свое горячее дело — пустыня становилась похожа на горячую духовку, где пирожками на противне томились солдаты СС.

Они повалились на горячий песок, обжигая руки и проклиная эту местность. Майер стонал от боли и грязно ругал провидение. Фольке по-прежнему чесался и, кривя зеленую от тошноты физиономию, страдал обезвоживанием организма. Сам Мютц костерил проводника, который на поверку оказался плохим знатоком местности. Подозревая, что этот хитрый азиат специально напросился в рейд, чтобы вырваться из Европы, из гитлеровских кандалов, и попасть в родные края, командир отряда бесновался и грозил расстрелом. Смуглый узкоглазый каракалпак ежился от нападок офицера, сутулился и все пялился на карту, вспоминая детали и направление маршрута.

И в тот момент, когда он забрался на один из крайних барханов перед обширной солончаковой равниной, чтобы оглядеться, с тыла прозвучал выстрел. Все диверсанты вздрогнули и напряглись, Мютц, увидевший, как проводник катится по склону холма с простреленной головой, мгновенно среагировал. Посыпались команды, отряд зашевелился, хватая оружие и пряча фляжки. Звук выстрела долго блуждал по местности, не позволяя правильно определить местонахождение стрелка.

Один из бойцов по жесту командира вскарабкался на бархан и осторожно выглянул. Все остальные напряженно следили за товарищем, ожидая то ли новости от него, то ли его смерти. Десантник выудил из ранца бинокль и приставил его к глазам. Медленно повел им слева направо. Мютц задержал дыхание, будто сам сейчас всматривался в те окуляры, выискивая противника. Поэтому резко дернулся, словно сам пулю схлопотал, когда боец-наблюдатель, с выбитым левым глазом и развороченным биноклем в руке, откинулся на спину и поплыл вниз по склону вместе с потоком песка.

И вот тут гауптштурмфюрер СС Карл Мютц каким-то шестым чувством понял, что случилось непоправимое и над их операцией навис дамоклов меч.

Поначалу не было никакого боя. Просто неизвестный стрелок, нужно признать, очень меткий и скрытный, выбивал любого, кто показывался над барханом. Карл Мютц уже не просто злился, он находился в состоянии крайнего неистовства, граничащего с помешательством. Сжатые кулаки побелели в костяшках, дрожащая фигура, скрежет зубов, танец желваков на лице, искрометный взгляд. А команда! Сплошные ругань, проклятия, крик.

Он расставил людей вдоль ложбины, мял в руках карту, бросал гневные взгляды на три трупа и одного раненного в плечо солдата. Но по-прежнему ощущал себя загнанным в мышеловку. И тут у него возникла мысль. Не пытаться вычислить этого опытного, судя по всему, одинокого врага, этакого местного мстителя. А ретироваться прочь, продолжив рейд в заданном направлении. Заодно обмануть снайпера хитрым маневром и уничтожить его, пустив вперед авангард-разведку, а арьергардом отбиваясь от нападок дерзкого стрелка. Но оставаться в этой яме под палящим солнцем и терять драгоценное время офицер СС не был намерен.

Он отдал отряду команду выдвигаться, а двум звеньям отделиться от общего подразделения и выполнить поставленные задачи. Вечно кашляющего и мучающегося от тошноты снайпера вместе с пулеметчиком оставил в прикрытии, двух автоматчиков отправил вперед, а сам, выждав пять минут, буравя карту гневным взором, выдвинулся с основной группой между двух холмов по дну ложбинки в юго-западном направлении.

Агинбек погладил цевье винтовки, зачем-то шепнул ей пару ласковых слов и осторожно выглянул из-за пучка саксаула. В левой обойме двурядного магазина «ли-энфилд» оставался последний патрон, правая хранила в себе все пять. Но у мираба не было запасного боекомплекта. Нестандартные патроны калибром 7,7 мм к английской винтовке, древней, как и сам аксакал, являлись не то чтобы редкостью во всей Средней Азии, их вообще трудно было найти в середине XX века. А те жалкие остатки времен басмачества уже заканчивались. Последний раз старик получил несколько магазинов от человека, в обязанности которого, как ни странно, входило изъятие любого вооружения из рук населения и наказание таких контрабандистов. От лейтенанта НКВД Синцова. Тот склад, обнаруженный офицером недавно, пригодился не только ему самому, но и кое-чем он поделился с Агинбеком.

Чем воевать дальше, старик не знал, но и не пугался потерять огневую мощь и свое главное преимущество — маскировку. На трофеи он, как Николай, не надеялся, да и не умел пользоваться немецким оружием. А вот карабин Мосина, оставленный в ауле лейтенантом, не давал покоя аксакалу. Почему-то интуиция подсказывала ему, что скоро эта винтовка станет его собственностью. Тем более, если он поможет офицеру в ликвидации врага. Старым мирабом, за свою жизнь избороздившим пустынные просторы Средней Азии вдоль и поперек, двигали сейчас не гнев к противнику или патриотизм, не чувство самосохранения и не убеждения. Он желал помочь этому военному, доброму душой, простому человеку, и отчасти заработать награду. Не медаль, не грамоту или именной «наган», а более приземленные подарки: провиант, надел земли, скот или новую винтовку с большим запасом патронов. А лучше все сразу.

Старик проследил за жуком-скарабеем, шустро катящим по песку навозный шарик, и прильнул щекой к прикладу. И без того узкий правый глаз превратился в еле заметную щелочку, прибавив мелких складочек и без того сморщенному лицу. Все тело замерло и слилось с барханом, на котором лежало. И только живой песок все время струился под силой ветра с гребня вниз, накапливаясь в распадке и постепенно трансформируя этот холм в другой, чуть подальше.

Фольке уловил сигнал напарника-пулеметчика, высматривающего горизонт, кашлянул и, протяжно выдохнув, высунулся сам. Он сразу прильнул к окуляру оптического прицела, профессиональным взглядом вылавливая среди желтого тона пустыни отдельные элементы, выделяющиеся цветом или размерами: растения, останцы камней или ссохшейся глины, представителей местной фауны. Вот метнулся геккон, убегая от невидимого охотника, струится по песку щитомордник, ползет по склону бархана черепаха, бликуя на солнце матовым панцирем. А вон семенит корсак [44] Серая степная лисица. , спешит покинуть территорию, где недавно стреляли. С известняковой глыбы, почти поглощенной кочующим барханом, сыпется золотистый песок, надуваемый легким ветерком. Белеющие на солнце кости верблюда, гладко отшлифованные лучшим и вечным абразивным тандемом — ветром с песком, покоятся уже очень давно. Шевелится на холме клубок перекати-поле, пытаясь взобраться на вершину, кренится черный саксаул, метр в высоту и десять в глубину, у основания которого…