Владимир Першанин - Диверсанты Судоплатова. Из Погранвойск в Спецназ

– Жгите их всех! – показывал цель лейтенант. – Пусть вся шайка подохнет в огне.

Он уже не вспоминал, что некоторые дома принадлежат полицаям (все они предатели!), а в одном живет женщина, с которой он встречался с лета и даже обещал увезти в Германию.

Но усиленный огонь (патронов хватило) и горящие дома заволокли дымом двор гарнизона. Этим немедленно воспользовались Николай Мальцев, его группа и партизаны Андрея Зинякова.

Через проволоку полетели трофейные гранаты-«колотушки», бутылки с бензином. Сапер из отряда «Сталинцы» поднял над головой связку тротиловых шашек и швырнул ее, целясь в размолоченное, полусгоревшее крыльцо и выбитую дверь.

Лейтенант стрелял в него из автомата, продолжая выкрикивать:

– Жгите их!

Он угодил в цель. Рослый сапер упал в подтаявший снег. Но и связка влетела в дверной проход. Взрыв проломил стену и перегородку, отбросил пулеметчика вместе с его станковым «МГ-34».

Горела перегородка, оклеенная цветными картинками из журналов, широкая деревянная кровать. О стену разбилась метко брошенная бутылка с бензином. Загорелся облитый горючей жидкостью унтер-офицер, продолжавший стрелять из своего «МП-40».

Он выпустил из обгоревших пальцев автомат и бросился в глубину помещения, вспоминая, где находился бак с водой. Путь преградил изможденный высокий человек в замасленной путейской куртке.

Унтер-офицер с трудом расстегнул кобуру, но достать массивный «вальтер» не успел. Костлявый, как скелет, путеец-ремонтник, просидевший в тюремном подвале полтора месяца, обрушил обломок доски на голову унтер-офицера.

Каска спасла лишь отчасти. Удар был нанесен с такой злостью, что доска разлетелась в щепки. Унтер, опираясь на сгоревшие до костей пальцы, попытался подняться. Железнодорожник с наполовину выбитыми зубами ударил его в лицо тяжелым ботинком и, подобрав пистолет, стал остервенело добивать рукояткой.

Многое надо было пережить и вытерпеть, чтобы набраться такой злости. Путеец, арестованный как заложник и возможный пособник партизан, был несколько раз избит до полусмерти. Он видел, как стонут и умирают искалеченные на допросах люди.

Паровозник не был ни подпольщиком, ни членом партии, имел жену, троих детей. Он хотел только одного – пережить с семьей это страшное время. Не получилось. После одной из диверсий на соседнем перегоне машиниста Родиона Астахова в чем-то заподозрили и выбивали показания.

Николай Мальцев пробежал мимо. Туда, где продолжалась стрельба и голос немецкого лейтенанта, как заведенный, хрипло выкрикивал:

– Жгите их всех! Где огнемет?

Убитый огнеметчик лежал на ступеньках, а лейтенант, услышав топот сапог, с запозданием обернулся. Дырчатый кожух русского автомата «ППШ» окутался пламенем. Ударило в грудь, плечо, вышибло из рук автомат с опустошенным магазином.

Мальцев добил бы лейтенанта, но его дернул за рукав Родион Астахов:

– Браток, покажи, как эта штука заряжается, – и протянул «вальтер».

Сержант снял пистолет с предохранителя, передернул затвор:

– Бери и нажимай на спуск, когда фрица увидишь. Кто же тебя, бедолагу, так отделал?

– Известно кто. Полицаи, – прошепелявил Родион. – Тут многих насмерть замордовали.

– Ладно, держись за мной. Бой еще не закончился.

Через несколько минут очнулся от боли немецкий лейтенант. Горели половицы, дым не давал дышать, но кашель привел его в сознание. Встать он не мог и пополз, не представляя толком, где выход.

Карманы кителя и брюк были вывернуты. Проклятые мародеры! Исчезло несколько золотых колец и сережек, которые он хранил в бумажнике вместе с рейхсмарками, своим офицерским жалованьем и премиями за специальные операции.

Как всякий немецкий офицер, он аккуратно копил деньги и трофеи. Война не будет длиться вечно – они пригодятся в семейной жизни. Огорченный пропажей трофеев, лейтенант с запозданием почувствовал, как нестерпимо пекут ожоги.

Эта боль была сильнее, чем пулевые раны, которые, судя по всему, были не смертельные. Лейтенант глянул на сапоги. Они обгорели и пузырились, дымились кожаные подошвы.

Извернувшись, он попытался сорвать тлеющие сапоги, сдавившие ноги как обруч. От боли зашлось дыхание, кажется, сгорела и обуглилась кожа. Собравшись с силами, офицер снова дернул за голенища, выкрикивая от боли:

– Всех сжечь… проклятые азиаты!

Он стал звать на помощь, но слышал лишь гудение пламени, подбиравшееся к нему. Месяц назад лейтенант приказал сжечь три десятка жителей одной из деревень за помощь партизанам.

Сейчас он подумал, что на крестьянах просто выместили зло за подорванный эшелон. Ну и черт с ними! Надо думать о себе, своих дочерях, которые могут остаться без отца.

Надо ползти, не обращая внимания на боль. Но руки и ноги уже не повиновались, а подошвы сапог скребли горевший пол. Волна удушливого раскаленного дыма накрыла лейтенанта и окончательно прервала дыхание.

Отряды «Застава» и «Сталинцы» отходили одной колонной. Было много раненых, не хватало повозок. Но снег был еще неглубокий, и люди упорно шагали, протаптывая дорогу в лес. День незаметно переходил в сумерки. Среди деревьев виднелись отблески горевшей деревни.

Война! Она не щадила никого. Южнее, под Сталинградом, сжимали кольцо 6-й армии Паулюса. Здесь одержали тоже победу, хоть и небольшую: уничтожили немецкий гарнизон и волостную полицию, освободили тридцать заложников.

– Подтянись! – иногда раздавался голос старшины Будько. – В темноте труднее шагать будет.

– Успеем, – отвечал ему долговязый железнодорожник Родион Астахов с винтовкой за плечом. – Закурить лучше дай.

– Бери, – делился трофейными сигаретами старшина. – Не холодно в тужурке-то?

– Теплее, чем в подвале. Дойду!

Никто из тех, кто громил гарнизон в Вязниках и освобождал заложников, не знал, что после долгих раздумий сбежал из подвала-землянки бывший лейтенант Красной Армии и бывший начальник волостной полиции Геннадий Трегуб.

У него наладились неплохие отношения с особистом Авдеевым. Трегуб считал, что, выдав всю информацию, которой обладал, он заслужил смягчение своей участи. Именно он начертил подробный план расположения гарнизона в Вязниках, указал посты и засады.

Но когда отряд ушел громить его прежних друзей и подчиненных, Трегуб отчетливо понял, что предательства ему не простят. Когда из него выкачают всю информацию, то смерти все равно не избежать. Зачем рисковать и держать под арестом пленника, который в любой день может сбежать и привести сюда карателей?

Если Кондратьев и Авдеев сумеют освободить заложников, те, конечно, расскажут, как вел себя начальник полиции. Принимал участие в допросах, избивал арестованных. А вдруг еще жив тот мальчишка-подпольщик, которому Трегуб разбил пальцы молотком?