Терри Хейз - Я Пилигрим

Спустя две минуты я увидел в сгустившихся сумерках синие вспыхивающие огни машины, приближающейся ко мне по грязной обочине. Она остановилась в десяти ярдах впереди, загородив мне путь. Мужчина приблизительно моего возраста, сидевший рядом с водителем, вероятно старший по званию, неуклюже вылез из машины и направился ко мне. Он имел избыточный вес, а его форма выглядела так, словно в ней спал некто еще больших размеров. Было похоже, что сейчас он начнет кричать и отправит меня назад, в самый конец очереди.

Я знал десяток слов по-болгарски: остались в памяти со времен давнего визита. К счастью, среди них было и «извините». Я быстро произнес это слово, прежде чем болгарин успел открыть рот, и увидел, что оно, по крайней мере, смягчило сердитое выражение его лица. Про глаза пограничника я ничего сказать не мог: несмотря на поздний час, он был в солнцезащитных очках.

Дальше я продолжил говорить на английском, еще несколько раз вставив в свою речь извинения по-болгарски. Сообщил, что уже бывал в его замечательной стране и всегда восхищался дружелюбием болгарского народа. Выразил надежду, что не буду разочарован и на этот раз, поскольку сейчас нуждаюсь в помощи: я опаздываю на самолет, вылетающий из Софии.

Он проворчал что-то и посмотрел так, словно хотел сказать: его это не волнует, но тут я вручил пограничнику паспорт. Как я уже говорил, болгары – люди дружелюбные. Он недоуменно посмотрел на меня, я спокойно встретил его взгляд. Офицер открыл мой паспорт на странице, где вписаны все данные о его владельце, и обнаружил там вложенные мною купюры: пятьсот левов, что равноценно тремстам долларам США – то есть средней месячной зарплате в этой восточноевропейской стране.

Настал самый опасный момент сделки: подкуп должностного лица – серьезное преступление в законодательстве любой страны, но именно на этой стадии человек в форме имеет возможность вымогать у вас деньги, если захочет. Пять сотен, чтобы переместить вас в начало очереди? А не хотите ли выложить двадцать тысяч и еще свои часы и фотоаппарат в придачу, чтобы вас не обвинили в попытке дать взятку?

Он попросил мое водительское удостоверение и отошел вместе с ним и паспортом к полицейскому автомобилю. Машины, которые мне удалось опередить, втершись в свой ряд без очереди, ползли мимо, приветствуя гудками торжество справедливости по-болгарски. Водители, проезжая, поднимали вверх большой палец, одобряя действия офицера. Я не сердился на них: в подобной ситуации я, наверное, испытывал бы схожие чувства.

Болгарин вернулся и приказал мне открыть дверцу со стороны водителя. Было похоже, что он собирается обыскать машину. Я постарался взять себя в руки и уже был готов предъявить ему свой значок, но тут офицер залез на подножку. Теперь он стоял рядом со мной, приоткрыв дверцу.

– Можете ехать, – сказал пограничник, – только жмите на гудок.

Я принял это к сведению, а он посигналил нескольким большим трейлерам, чтобы они остановились и дали мне дорогу.

– Проезжайте между ними, – распорядился болгарин, и я под аккомпанемент шипения мощных пневматических тормозов втиснулся в узкий коридор на середине дороги, который, как утверждалось на полудюжине языков, предназначался исключительно для служебного пользования.

– Быстрее! – сказал офицер.

Уговаривать меня не пришлось.

Полицейская машина со вспыхивающими фарами шла сзади, пограничник висел на подножке – мы быстро миновали множество тягачей и одноэтажных автобусов, добравшись до ряда стеклянных будок, украшенных разнообразными гербами и огромным болгарским флагом.

Офицер, ехавший на подножке, взял мой паспорт, вошел в одну из будок и проштамповал его, позаимствовав печать у своего коллеги. Вернувшись, он отдал мне паспорт и, наверное, собирался сказать, что его сослуживец тоже должен получить мзду. Но не успел он открыть рот, как я нажал на газ и вырвался в ночь.

Я ехал быстро, свет фар пронзал тьму, освещая бесконечный лес и – словно бы жизнь в новых странах – членах Евросоюза и без того недостаточно сюрреалистична – стайки женщин в мини-юбках и туфлях на высоченном каблуке, предлагающих свои услуги у обочины дороги в этом пустынном месте. В других странах на маршрутах грузовых автомобильных перевозок стоят многочисленные рекламные щиты, а в Восточной Европе – проститутки, особенно здесь, в Болгарии.

Я миновал, наверное, несколько сот этих женщин, похожих в основном на цыганок, – их бесприютные фигурки белели в ночи. Девчонки с холодными глазами, в кружевном белье и фальшивых мехах, чья жизнь крутится между кабиной трейлера и задним сиденьем автомобиля. Если они беременеют, их услуги продаются со скидкой, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: производство сирот – единственная растущая отрасль индустрии этой страны.

«Пораймос» – вспомнил я слово на цыганском языке, которое услышал много лет назад от Билла. Теперь я наблюдал еще одну форму истребления.

В конце концов этих юных женщин сменили автозаправочные станции и кафе быстрого питания. Я въезжал в городок Свиленград, поселение с двадцатью тысячами жителей, ничем не примечательное, если не считать главной улицы, превращенной в пешеходную зону, и разнообразных магазинчиков, открытых далеко за полночь, чтобы удовлетворить нужды многочисленных водителей грузовиков.

Припарковав машину в укромном месте, я нашел в одной точке все четыре магазина, которые мне были нужны. Выбрал самый бедный из них, где, по моим расчетам, отсутствовали система видеозаписи и камеры для наблюдения за посетителями. Здесь я купил два предмета, ради которых за двенадцать часов проехал семь сотен миль, с оконечности Азии до страны бывшего советского блока: дешевый мобильный телефон и заранее оплаченную анонимную сим-карту.

Вернувшись в свою машину в темном закутке безвестного болгарского городка, окруженного сельскохозяйственными угодьями и юными цыганскими проститутками, я под единственным на этой улице фонарем позвонил на номер с несуществующим кодом зоны.

Пользуясь мобильником, который не мог быть отслежен, поскольку звонок производился через болгарскую телефонную систему, пребывая почти в абсолютной уверенности, что турецкая контрразведка меня не подслушивает, я ждал соединения, чтобы поговорить с Шептуном напрямую.

Мне надо было сообщить ему настоящую фамилию Лейлы Кумали, сказать, что она арабка и именно та самая женщина, которая была в телефонной будке. Самая важная задача любого агента, который жив и находится вдали от дома, – сообщить добытые им сведения. Это единственная страховка в случае его ареста или смерти. Еще в годы учебы я твердо усвоил: информации не существует до тех пор, пока она не передана. Более того, мне нужно было обсудить с Шептуном проблему выдачи Кумали иностранному государству и опасность того, что ее подвергнут пытке.