Анатолий Гончар - Рейд в ад

«Наверное, сейчас среди них должны ходить тени убитых», — пришедшая в голову мысль не показалась ни странной, ни пугающей. Словно так все и должно быть, будто так все и было. Кого-то прошлые воспоминания страшат, кто-то хочет рассказать о них всему миру, чтобы снять камень с души, кто-то в своем бахвальстве готов даже оплевывать мертвых, а мое прошлое остается в прошлом. Как книга, где каждая перевернутая страница — прожитое. Может быть, когда-нибудь я захочу перечитать ее, но не сейчас. Пусть другие читают свои книги. Нет ни прошлого, ни будущего, есть только здесь и сейчас.

Кажется, последнюю фразу я проговорил вслух, потому что, когда повернул голову, увидел лицо уставившегося на меня Лехи.

— Вот так-то, брат, — я усмехнулся, а так ничего и не понявший Рудин вцепился взглядом в почти невидимую ленту дороги. Если моя память не ошибалась, то мы находились на подъезде к бывшему командному пункту танкового батальона. Да если и ошибалась — плевать. Хотелось спать. Хотелось уснуть и проснуться уже дома, и чтобы ничего этого никогда не было. Но действительность ворвалась скрипом тормозов и резким поворотом влево.

— Повезло! — оповестил нас водитель уже без прежнего страха. Теперь, когда мы мчались по грунтовке, в нем появилась уверенность в благополучном завершении нашей поездки. — Сюда они ночью не сунутся! — заверил он нас.

Мы ничего не ответили.

Еще немного, и в свете просыпающейся зари стали видны очертания людских построек.

— У нас на горе «зушки» и «ДШК», а еще «ПЗРК» есть, нас боятся, не трогают, — продолжал просвещать нас водитель легковушки. — У моего брата пятьдесят воинов.

«Да, с пятьюдесятью воинами ты навоюешь, особенно когда сюда подтянется танковый батальон пендосов! — горько подумалось мне. — А не трогают они вас потому, что им до вас и дела нет. Варитесь вы в своей каше и варитесь. Банда маленькая, никому не мешает, ни под кем не стоит. Что вас трогать? Чем не договорная банда?»

Машину в очередной раз тряхнуло. Водитель крутанул баранку. Автомобиль заскочил в какой-то двор и остановился.

— Мы дома, — повернувшийся к нам лицом водитель дружески улыбался. — Можете выходить.

Мы выбрались и еще только разминали ноги, когда из тени здания вышел высокий худой старик.

— О, почтенный! — водитель нашей машины склонился в приветственном поклоне.

— Салам алейкум! — поздоровался вышедший из-за второй машины сопровождающий нас парень, Мехсуд Хакимулла, кажется, называл его Исмаил-Ханом.

— Валейкум салам, — ответил ему старик. Они заговорили на родном языке, и весь смысл их беседы прошел мимо моего понимания. Эти двое беседовали довольно долго, иногда старик бросал на нас подозрительные и вовсе не дружелюбные взгляды. Наконец он распрощался с гостем и удалился, скрывшись в одной из расположенных неподалеку построек.

— Абдул Разах — старейшина этой деревни. — Исмаил-Хан, видимо, решил посвятить нас в смысл только что состоявшейся беседы. — Обижается, твердит, что только зря прогонял своих парней. — Исмаил кивнул на все еще крутившихся у машин водителей. — Говорит, Мехсуд Хакимулла так срочно просил машины, что он всерьез рассчитывал на крупную партию товара, а тут вы, — Исмаил откровенно смеялся. — Ему, старому шакалу, все деньги подавай, мало он накопил. Все в могилу утащить хочет! — Хан смеялся, а в словах слышалась давняя неприязнь. — Хорошо хоть сегодня же с порога не прогнал, кров дал, и то хорошо. — Вот, — он протянул руку, показывая на находившуюся прямо перед нами дверь. — Женской половины, правда, здесь нет, — он, как будто оправдываясь, взглянул на молчаливо стоящую Аллу, — но места, чтобы свободно разместиться, достаточно.

Видимо, самому Исмаилу не раз приходилось ночевать в этой халупе, коль он с такой уверенностью говорил о предоставляемом нам помещении.

Утро, едва начавшись, разбудило нас громкими криками. Я выполз из спальника и выглянул в небольшое окошко — стоя посередине двора, местный старейшина и Исмаил-Хан о чем-то ожесточенно спорили.

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — тихонечко спросил я у нашего полиглота Эдика, вроде бы когда-то учившего то ли фарси, то ли дари…

— Что-то о законах гостеприимства, — протирая глаза, Эдуард пожал плечами. — Давно не практиковался, но вроде как старейшина собирается их нарушить. А наш сопровождающий против… — И вдруг до Эдика дошло то, что он сказал. — Так это ж о нас! — протянул он, в то время как ствол моего автомата уже был направлен в сторону говоривших.

— Шмотье на себя, рюкзаки на себя, уходим! — я стянул предохранитель автомата вниз и стоял, продолжая наблюдать за двором. Двое спорящих, видимо, придя к какому-то решению, разошлись в стороны, старик побрел к небольшому, расположенному под деревьями бассейну, а Исмаил-Хан, понурив голову, побрел к нам. Войдя и увидев в наших руках оружие, он устало опустился на пол.

— Уберите, — потребовал Исмаил и, отметая все норовящие сорваться у нас с языка вопросы, махнул рукой. — Он не нарушит правил гостеприимства, не выдаст и не сообщит о нас американцам… Но это не помешает напасть на нас его двоюродному брату Хамиду.

— Почему он так решил поступить? — я нарочито громко щелкнул предохранителем.

— Полчаса назад до них дошли сведения, распространяемые оккупационным правительством, — казалось, Исмаил с трудом владеет языком, он, видимо, сильно нервничал. — За вашу поимку обещаны большие деньги. Абдулу Разаха и его братьев трудно в чем-то обвинить — за ваши головы назначена уж слишком большая награда. Невероятная.

— Но ты же и Мехсуд Хакимулла почему-то не захотели ее получить? — в сердцах воскликнула Алла, ошеломленная таким коварством. Я же только снисходительно улыбнулся: что ты знаешь о жизни, девочка? Что ты знаешь?

— Я знаю, что на имеющейся у вас видеозаписи, — сказал парень, и я вспомнил, что в тот момент, когда Мехсуд просматривал снятое американцами кино, Исмаил, принесший ноутбук, стоял у двери и, следовательно, мог все видеть.

— Но, может быть, показать это и старейшине? — вновь подала голос Алла.

— Надо совсем не знать Абдулу Разаха, чтобы предлагать такое. Блеск золота и шуршание банкнот для него давно стали милее родных братьев. Он бы с легкостью вас отдал америкосам, но боится… как это у вас сейчас называется?

— Потерять лицо, — напомнил ему Леха.

— Точно, потерять лицо, — Исмаил встал, провел ладонью по своей небольшой бородке, словно стряхивая этим движением усталость. — Он нас не тронет, но чем скорее мы выдвинемся в путь, тем больше шансов у нас вырваться из его лап, — Исмаил-Хан повернулся к остальным сопровождающим и начал отдавать им какие-то указания.

День начинался плохо. Но закон гостеприимства был соблюден до конца: в кувшинах принесли воду, по две большие лепешки на каждого, изюм, вяленое мясо. Поделив продукты и наполнив водой фляги, мы покинули приютившее нас на эту ночь место без всякого о том сожаления.