Владимир Ераносян - Бойня

Мать Василия держалась стойко даже у могилы, сказав лишь одну фразу: «Не дай бог никому пережить своих детей…» Познавшую горе женщину было искренне жаль. Вездехода хоронили в закрытом гробу. Его обезображенное тело решили не выставлять на всеобщее обозрение. Его отец и сестры рыдали.

Цветы и венки возложили не только фанаты из противоборствующих группировок, которых смирила общая беда, но и националисты, выглядящие в сложившихся обстоятельствах связующим звеном разорванной цепочки. Изобиловали венки со свастиками и коловратами. Медийных лиц тоже хватало. Эти пришли под журналистские камеры – лишний раз засветиться.

На поминки пригласили только самых близких. Понятное дело, о Пыже и его «карликах» забыли. Обозленный Пыж отправился в спортзал. Убийство Красса лишило его сна. Впервые в жизни он не находил себе места после пролития чужой крови. Его пробуждал любой шорох. Из-за недосыпа организм пребывал в полудреме, но при этом чутко реагировал на каждое обидное слово, а боковое зрение чувствовало косые взгляды. Многих интересовал вопрос, почему выжил только Пыж.

– Может, объяснительную написать? – буркнул Пыж на очередной такой вопрос, хоть и прозвучал он из уст приближенных убитого Красса, не удовлетворенных его рассказом о засаде и численном перевесе кавказцев.

– Ты все равно писать не умеешь… – со злостью рыкнул самый здоровый бугай обезглавленной «фирмы», тем самым высказывая не только осведомленность секретами безграмотного Пыжа, но и презрение к кумиру «карликов», который, по мнению большинства, проявил малодушие.

Лучше пусть считают трусом, чем предателем, блуждал в мыслях Пыж, с одной стороны, довольный, что его не подозревают в убийстве лидера, а с другой – сокрушающийся по поводу своей «подмоченной репутации». Важнее всего для Пыжа было знать, что думает о нем Викочка. На траурной процессии она шла в колонне с его недоброжелателями. Пыж пытался выхватить ее взгляд, уловить его смысл, но не вышло. Она находилась слишком далеко.

Третий день он ощущал себя сторожевой собакой. Правда, охранять приходилось самого себя. Пес всегда сумеет себя защитить, ведь овчарка знает, что лучшая защита – нападение. Такие псы спят мало, они скорее дремлют, они всегда начеку, их обоняние и слух во всеоружии, они бдительны! Но вот что плохо – они не спят! А живут долго только те животные, которые спят подолгу, крепко и безмятежно. Говорят, львы просыпают треть жизни. Но он – не лев, львом скорее был Красс. Получается, дворовая, даже не породистая, собака убила царя зверей…

Да, Пыж превратился в сторожевого пса. Без хозяина. Его хозяином стал собственный страх. Из-за него он не мог сомкнуть глаз. Человек, совершивший предательство, в любом случайном событии, так или иначе отражающемся на его жизни, видит руку возмездия. Всюду и впрямь мерещились засады. Он боялся мести чеченцев, расследования «Братства», даже ментов, ведь на орудии убийства остались его отпечатки. А нож он оставил там, во дворике, неподалеку от трупа Вездехода, поблизости от места преступления…

– У тебя синие мешки под глазами и белки красные… – Это был голос Викочки. Она хотела войти в логово «фирмы» незаметно, преподнести сюрприз в виде себя самой. Она пробиралась к Пыжу по-над стеночкой, украдкой, но он учуял ее приближение. Он увидел вожделенный образ. Ее появление было не просто желанным. Лишь о ней было приятно думать, ведь даже его преторианская гвардия – верные «карлики» – куда-то запропастилась. Оставили его в такой сложный момент, когда тучи над ним сгустились. Хотя разве прислушался бы он к совету тех, кто внимал ему с открытым ртом… Только она могла его успокоить. Только к ее голосу взывали его затравленное сердце и мечущаяся душа. И он услышал своего «ангела», земную девушку, вовсе не претендующую на роль небесного покровителя.

– Ты не пошла на поминки? – удивился Пыж ее приходу, неумело пряча укор.

– Да, мне стало тебя жалко, Пыжик, – откровенно призналась девушка.

– Жалко? Меня не надо жалеть! – ощерился он. – Я не нуждаюсь в этом противном чувстве. Если ты пришла меня жалеть, то проваливай!

– Если я уйду, будешь жалеть ты… – уверенно произнесла Викочка, и Пыж опустил уставшие глаза, так как знал, что она права.

Она подошла и поцеловала его. И сказала, нет, приказала:

– Сними эту чертову штангу.

Он повиновался.

В зале не было ни души. Кто на поминках, кто отправился срывать зло на прохожих. Они здесь вдвоем, и Викочка интуитивно знала, как нуждался в ней этот дерзкий, заблудившийся парень, который может сделать для нее все, что угодно. Она давно прочитала в его глазах эту слепую готовность любым способом привлечь ее внимание. Ей импонировала эта очевидная симпатия, граничащая с безумием, эта неприкрытая страсть, примитивные реплики, нелепые ухаживания. Он огрызался и рисовался, стеснялся и хорохорился одновременно. А случай с киргизом… Тогда ей показалось, что он совершил убийство, отправил бедного киргиза на тот свет только ради нее… Чтобы покорить ее сердце, доказать, что он способен на многое. Доказать именно ей, а не кому-нибудь другому. Не Крассу, который только пользовался и ею, и им. Ей одной. Когда-нибудь она поделится с этим «пылким влюбленным» самым сокровенным, откроет ему свою тайну, и он изменится. Он поумнеет, ведь он хороший. И его очень жалко. Ведь его никогда никто не жалел. Так, как может пожалеть только мама или любящая девушка…

Незамысловатое ложе было узким, но Викочке было удобно. Его сексуальная застенчивость возбуждала девушку. Она разделась сама, заставив юношу-неумеху млеть и ожидать. Затем сорвала одежду с него. Здесь действовали ее правила, в них она была мастерицей, а он безропотным, послушным подмастерьем, несмышленым и уже совсем не гонористым. Раньше парни брали ее с ходу, напором, она переспала со многими из «фирмы», как только наскучила Крассу настолько, что он перестал ее ревновать и начал рекомендовать. И, казалось бы, ничем не возможно было удивить Викочку, но поведение Пыжа отличалось от всего этого необузданного опыта. Для нее это было ново. А для него – впервые.

Они плыли вдвоем к пристани наслаждения, качаясь в каноэ, где гребла женщина. Она же являлась штурманом, снисходительно взявшим на борт безбилетного пассажира. Она смотрела на него сверху, не закрывая глаз, и довезла его до конечной остановки, где они вышли вместе… Потом Викочка улыбнулась и ушла, одевшись на ходу. Не попрощавшись. А он недолго лежал с открывшимися только после ее ухода глазами. Скоро они снова закрылись, и в первый раз за три дня Пыж уснул прямо на кресле для штанги.

…Мирное шествие после отпевания и похорон Василия Красова, лидера фанатского «Братства», переросло в беспорядки не случайно. Брожение началось прямо у стен кладбищенского прихода, где часом раньше прошел обряд отпевания. Знал бы Пыж, что похороны обернутся бунтом. Не обиделся бы на родственников Красса, Вездехода и знатных надутых «фирмачей», позабывших пригласить его на поминки. Остался бы в эпицентре разворачивающихся событий. Тогда вряд ли бы он потерял девственность усилиями искусной и любвеобильной Викочки и ощутил бы вкус неги, сравнимой для него только с одним вкусом. С запахом крови… Хотя можно было не сомневаться: бесчинства продлятся и у Пыжа еще будет время наверстать упущенное.