Виктор Доценко - Икона для Бешеного

Позин просто не мог поверить, что еще несколько минут назад в него целились из трех пистолетов. Он вспомнил неизвестного спасителя. Что‑то в его фигуре и в голосе показалось знакомым. Савелий? Не может такого быть, какое ему дело до Позина и тем более до какого‑то Карасева!

Но это был именно Бешеный. Широши сообщил ему, что в Москве готовится грандиозная провокация — похищение «независимого» Карасева, которое будет приписано спецслужбам. Савелий, скучающий от безделья, сам вызвался вмешаться. На что Широши не возражал и только просил быть осторожнее.

Бешеный, конечно, узнал своего верного поклонника Позина и даже хотел перекинуться с ним парой слов, но потом передумал, поскольку не в меру болтливый Позин мог опять броситься на его поиски, тем самым нарушая правила конспирации.

Бедняга Позин был так потрясен происшедшим, что, напившись успокоительных таблеток, забыл позвонить Долоновичу. Утром, еще толком не отойдя от сна, он включил телевизор и к ужасу своему услышал в экстренном выпуске новостей, что Карасев вчера домой не пришел и, судя по всему, кем‑то похищен. Он бросился звонить Долоновичу, который говорил на редкость безмятежно и спокойно.

Позин, захлебываясь от волнения, рассказал ему, что с ним и с Карасевым случилось вчера. Он жаждал сочувствия или хотя бы какой‑нибудь реакции. Но Долонович был как скала непоколебим и так же немногословен.

— Не бери в голову, Санек, — покровительственным тоном сказал он. Карасев жив–здоров и того же тебе желает. А про то, что случилось вчера, забудь раз и навсегда. Деньги, которые пришли на твой счет для финансирования кампании Карасева, оставь себе. Там очень приличная сумма. Можешь считать ее компенсацией за моральный ущерб и пережитое тобой нервное потрясение.

Надо ли убеждать вас, уважаемый Читатель, что бедняга Позин оказался в не меньшей растерянности, нежели в начале данной главы…

Посещение храма Святого Иринея и беседа с духовным лидером общества «Православный поход» произвели на Константина неизгладимое впечатление. Он не пытался задумываться над истинными целями братства, его уставом и структурой, потому что это нисколько его не интересовало. Его волновало другое.

На протяжении нескольких столетий страшная тайна окутывала историю происхождения и исчезновения чудотворной иконы Софийской Божией Матери. Простой с виду кусок деревянной доски с нанесенным на него незатейливым по сюжету и технике рисунком притягивал к себе внимание сил добра и зла, был причиной многих смертей, странных болезней и еще более необъяснимых чудес.

Какой силой обладала эта икона, если враги России охотились за ней, как за секретным оружием массового поражения? Неужели икона являлась тем самым «абсолютным оружием», тайной которого обладали древние, тайной, утраченной со временем?

Константин решил, что этот секрет, вероятно, утерян с умыслом, чтобы человечество не сморозило какой‑нибудь глупости вроде очередной мировой войны, которая станет концом света.

Направляясь по адресу, указанному ему Старцем, Рокотов не знал, о чем будет говорить. На всякий случай решил, что станет придерживаться прежней тактики; говорить правду, избегая деталей и частностей.

Безумный собиратель древностей, художник Ширяев, обитал на Пятницкой улице, за зданием Альфа–банка. Константин хорошо знал это место. Несколько лет назад, под Новый год, он оказался в бывшей котельной, переоборудованной в мастерскую.

Константин был весел, но не слишком пьян, чтобы потерять сознание. Он помнил, что посиделки у художника удались на славу: много пели, много пили, танцевали. Гости разошлись под утро, довольные друг другом. Жаль, самого художника Константин так и не встретил. Подчиняясь внезапному повелению свыше, Ширяев укатил в Крым, где недавно приобрел домик с садом.

Константин сразу догадался, что странный коллекционер, которого Старец считал безумцем, и был тем самым художником Ширяевым. Старец сказал, что художник пьет уже несколько недель и безвылазно сидит в мастерской. Поразмыслив, Рокотов решил не брать машину, а поехать на метро. Неизвестно, сколько времени придется провести у художника.

Миновав здание банка, Константин приблизился к белому двухэтажному строению в глубине двора и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь стремительно распахнулась, и на пороге появился художник. Одного взгляда на его всклокоченные волосы, спутавшуюся бороду и трясущиеся руки было достаточно, чтобы понять: Ширяев в запое и выходить из него не собирается.

Под глазами художника красовались огромные синяки, нос был разбит и заклеен грязной полоской лейкопластыря. Вдобавок Ширяев еще и прихрамывал.

Принес?! — сипло выдохнул он, обдав Константина застарелым перегаром.

Взгляд Ширяева был устремлен на руки Константина. Увидев, что в. них ничего нет, художник разочарованно вздохнул и привалился к косяку. Рокотов понял, что у него есть блестящая возможность быстро установить контакт с Ширяевым. Приболевший художник явно ждал гонца из магазина, но тот пропал.

Извини, старик, — вежливо сказал Константин, — забыл самое важное. Ты подожди минут пять, я быстро обернусь.

Рокотов направился в ближайший магазин. Здесь он приобрел литровую бутылку водки и кое–какую закуску. Константин хорошо знал запойных. Те закусывают мало, в основном налегая на спиртное.

Когда Константин вернулся в мастерскую, несчастный «больной» стоял на пороге, с нетерпением поджидая гостя. Увидев в его руках водку, Ширяев гулко сглотнул, глаза его наполнились влагой, и он протянул руки навстречу водке. Константин вручил «лекарство» художнику и прошел в мастерскую, не забыв тщательно запереть за собой дверь.

Мастерская состояла из крохотного подвальчика, где художник хранил эскизы, краски и незаконченные работы, довольно большого помещения на первом этаже и чердака, переделанного в спальню. Пока Константин осматривался, вспоминая свой первый визит, Ширяев моментально накрыл стол. Это заняло у него ровно минуту.

Садись, мил человек, — в буквальном смысле прохрипел Ширяев. Дрожащими от нетерпения руками он ловко разлил водку, при этом не пролив ни капли. — Чувствуй себя как дома. Давай‑ка, по первой!

Константин не заставил себя уговаривать. Они с Ширяевым чокнулись и выпили.

С посудой у хозяина был явный напряг: Ширяев пил из большого граненого стакана, а гостю он предложил чайную чашку с отбитой ручкой. Константин закусил огурчиком и осмотрелся. В мастерской все носило следы запустения и пьянства. Большую часть квартиры занимали многочисленные бутылки из‑под спиртного. Причем можно было довольно точно определить уровень падения. Вначале шли дорогие марки коньяка, виски, чилийские сорта вин, потом вина, коньяки стали поскромнее, позднее главенствующее место заняли водочные бутылки известных марок, наконец, пришло время, когда дела стали совсем плохи и пошли в ход бутылки неизвестных названий… было ясно, что художник давно уже не работает.