Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

Он протянул руку, которую Максим вяло пожал.

— И вам не хворать, — сказал он тихо и беззлобно. Потом вдруг поднял глаза.

— Скажите, Зонц, а почему мне снится один и тот же сон? Как вы думаете?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Говорят, это зависит от фазы сна. Он вас что, мучает?

— Можно и так сказать…

— Ну, если сон тревожный, значит, вас что-то беспокоит. Хотя может быть и простое переутомление. Это может быть и постстрессовое состояние, и еще черт-те что. Сходите к невропатологу…

— Но сон не тревожный.

— Да? — удивился Зонц. — А если сон не тревожный, как он может мучить?

Максим грустно усмехнулся и развел руками. Зонц выдержал паузу, но, поняв, что ничего за этим жестом не последует, хмыкнул и вышел в коридор. Сказал, что позвонит, и вышел.

Закрыв за гостем дверь, Максим обессиленно сел на стул в коридоре и уставился на автоответчик. В голове пчелами роились мысли.

Значит, его использовали… «ребенка не моргнув сожрал»… Очень мило. Вот она, новая реальность. Забыл спросить про Панкратова и книгу Блюменцвейга… Черт… Как там Блюменцвейг говорил? Самое большое зло — это те, кто пользуются нормой для достижения своих личных целей. Они — главные пожиратели реальности и производители серости. Они ее спонсоры. И все же… неужто Зонц непричастен к смерти Блюменцвейга? Свежо предание. Или, как остроумно заметил Блюменцвейг про одного их сокурсника, который сбежал на Запад и которого поносили на комсомольском собрании за то, что тот предал Родину, — «свежо предательство, да верится с трудом». А главное, что теперь и не узнаешь никогда: сам ли Блюменцвейг под поезд соскользнул или помог Изя Зонц. То есть Изи. Изи… Take it Изи…

В голове стало крутиться дикое имя Зонца, и Максим встал. Стал расхаживать по квартире и сам не заметил, как очутился в библиотеке. На самой нижней полке он увидел книгу «Беседы с Лениным. Статьи, интервью» и, присев на корточки, вытащил книгу за корешок. Вообще-то подобную литературу Максим у себя в библиотеке держать бы никогда не стал, но эту книгу ему подарил Блюменцвейг. Еще в институте. Перед зачетом по марксизму-ленинизму. Причем нагло подписал: «От автора с любовью». С тех пор эта книга уверенно заняла свое место в рядах художественной литературы, и Максим просто не решался ее выбросить. Теперь, кажется, пробил ее звездный час. Он открыл книгу наугад, и первое, на что наткнулись его глаза, был следующий абзац:

«В искусствен не силен. Для меня это что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его: дзык! дзык! Вырежем. За ненужностью». И чуть ниже: «1923 год, из беседы В.И. Ленина с художником Юрием Анненковым».

«Вот оно, твое ИЗИ, — подумал с досадой Максим. — Изучайте заветы Ильича».

Он отложил книгу и набрал телефон Алика. Больше звонить было некому. Ну не Толику же душу изливать. Впрочем, как знать…

Трубку взяла жена Алика Рита.

— Алло.

— Алло, Рита? Это Максим. Я сегодня зайду, ничего?

— Да, мы дома целый день. Алика сейчас нет, но я передам ему.

— Спасибо.

Положив трубку, Максим почувствовал какое-то облегчение.

Дверь открыл сам Алик. За те несколько лет, что они не виделись, он совершенно не изменился. Бывает такой «морозоустойчивый» тип людей. На нем были джинсы, майка и ослепительно белые носки. Он не любил тапочки. Всегда ходил в носках. Говорил, что так он ближе к земле. Когда же его спрашивали, а почему не босиком, мол, так еще ближе, он отвечал, что босиком холодно, что, в общем, было хорошим логическим объяснением, после которого спрашивающий терялся и замолкал.

— Ну привет, блудный брат, — усмехнулся Алик, впуская Максима в квартиру.

Они пожали друг другу руки, но Алику этого показалось мало, и он крепко обнял Максима, даже, кажется, попытался того поцеловать. Максим с детства не любил дружеских поцелуев, поэтому слегка отстранился.

— Да ты проходи, проходи, — засуетился смущенный этим отстранением Алик.

В прихожей было темно, особенно после залитой солнцем лестничной клетки.

Максим сделал шаг и тут же обо что-то споткнулся. Падая, ухватился за чье-то пальто на вешалке, сорвал его и упал, ударившись коленкой обо что-то твердое.

— Мать твою! — выругался он, вставая и потирая ногу.

Только сейчас он заметил, что на полу сидел тот,

об кого он споткнулся — двенадцатилетний сын Алика, который прямо в прихожей мастерил огромную кривую табуретку. Делал он это крайне сосредоточенно и, похоже, даже не заметил, что о него споткнулись.

— Блин, Вадик! — разозлился на сына Алик. — Сколько раз тебе говорить?! У тебя есть комната, комната, комната!

Каждое повторение сопровождалось легким подзатыльником встающему сыну.

— Слово «комната» всегда сопровождается подзатыльником? — поинтересовался, морщась от ушиба, Максим. — Когда он вырастет, он будет вздрагивать при слове «комната».

— Не будет, — уверенно ответил Алик.

— Прекрати бить ребенка, — выскочила на шум жена Алика Рита. На ней был фартук — она явно что-то готовила. — Привет, Максим.

Прежде чем Максим успел ответить что-то, она быстро чмокнула его в щеку.

— Я его не бью, — обиженно сказал Алик.

— Слышал, что тебе отец сказал? — спросила Рита у сына и вопреки всякой логике тоже отвесила ему легкий подзатыльник. — Марш в свою комнату!

Сын поплелся к себе в комнату, волоча по полу недоделанную табуретку. Рита убежала на кухню.

— Надеюсь, ты платишь сыну зарплату, или он за хлеб и воду на тебя работает? — попытался пошутить Максим, снимая ботинки.

— Я тебя умоляю. Это он для урока труда. Пойдем. А-а!!!

Алик неожиданно принялся кружиться на одной ноге, словно шаман в экстатическом танце.

— Что еще? — испугался Максим.

— Мать твою! Все из-за этого кретина с табуреткой! Занозу засадил!

Алик прислонился к стене, стянул носок и поднял ногу, пытаясь вытащить занозу из ступни.

— А сколько раз я тебе говорила не ходить по дому в носках?! — раздался раздраженный голос Риты из кухни. — Зачем я тогда покупала тебе тапочки?!

Максим, несколько отвыкший от таких бурных эмоций, смущенно потеребил кончик носа.

В прихожей появилась Рита и решительно протянула тапочки для Максима.

— Вот, возьми.

Максим покорно взял тапочки.

— Я на кухню, потом позову, — сказала Рита и исчезла.

Риту Максим не видел со свадьбы Алика. Так уж вышло. С Аликом они виделись не часто, но Риту он вообще никогда не заставал дома. А в гости к нему Алик почему то приходил без жены. Получалось, что Максим видит ее второй раз в жизни. Эта мысль его почему-то позабавила. Знакомы то уже почти десять лет. Вообще Рита и Алик были идеальной парой. Классикой жанра, так сказать. Алик — немного витающий в облаках художник, рассеянный творец, а Рита — деловитая, домовитая, знающая, что почем. При этом тут не было и намека на подкаблучничество. Алик в гневе был довольно грозен и опасен. Но Рита знала к нему подход даже в такие минуты. Они часто ссорились, но ссоры всегда были пустяковыми и никогда не переходили во что то более серьезное. Кажется, с их помощью супруги просто выпускали пар. Друг без друга они своего существования не представляли.