Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

– И каковы ваши впечатления? – спросил он оскорбительно равнодушно.

– Чудовищно, – буркнул Эд, стараясь выглядеть таким же равнодушным.

Кент молчал, ждал, что еще скажет журналист.

– Я будто окунулся в сказки Гоголя, – уже более искренне произнес Эд.

– О-о, это еще не все, – заметил Кент. – Мы разрабатываем такие планы… Хотим сделать целый подземный Диснейленд. Царство Аида, непрерывный спектакль ужаса…

– Вы распугаете всех клиентов!

– Наоборот! Человек по своей натуре всегда более любопытен, чем труслив. Ну а вас ждет награда, как мы и обещали: знак «Я был в "Подвале Потрясений".»

– Спасибо. Скажите, Кент, а кто-нибудь кроме Ирины был в подвале?

– Больше никого…

– Странно, ведь все записывались. Надо сделать рекламу.

– Как желаете…

– Кстати, что это за бурая трясина, в которую я угодил? – Мигульский показал на выпачканную почти до колена ногу.

– Это наша коронка – «кровавая трясина». Основной состав – глина. Легко смывается теплой водичкой…

Они раскланялись. Мигульский переоделся, смыл трясину и отправился к бассейну. А Кент встречал нового посетителя, им был Азиз Алиевич.

Почтенная публика собралась на водах. Присутствовали: Захар Наумович и его супруга Мария, Карасев с супругой, а также Юм, который безуспешно пытался завладеть вниманием окружающих. Разговор шел вокруг проступка Витали, который намеренно утопил хозяйский топор в бассейне. Под хохот и визги Карасев торжественно поднял его со дна и положил на место – там, где всегда рубили дрова.

– Сознайтесь, Виталя, это вы перебросили топор через забор, – настаивал Юм.

– Топор – через забор? Не я! – категорически отказывался Карасев. – Топор не бумеранг, он не возвращается, – неожиданно сочинил афоризм Виталя.

«Где-то уже успел наклюкаться», – подумал Мигульский.

– А зачем вы тогда утопили топор? – горячился Юм. – У нас каждый топор на счету.

– А я, может быть, хотел научить его плавать! – не сдавался Виталя.

Мигульский разделся, нырнул, переплыл под водой бассейн. Вода была теплой, как суп. Юм прекратил истязать Виталю, разбежался и плашмя обрушился в воду, вынырнул рядом с Эдом.

– Вообще-то странная привязанность к топору, вы не находите? – без предисловия начал он и, не дождавшись ответа, прищурился и тихо произнес: – Вы на кого работаете, господин Мигульский?.. Я хочу предложить вам свою дружбу, а взамен – откровенность. Давайте: откровенность на откровенность. Я – шеф контрразведки. Мой помощник только что утопил топор. Я его стыдил, но – и это знают только двое – сделано все по моему личному указанию. Так вот, я предлагаю вам сотрудничать с нами.

Мигульский усмехнулся:

– Вы же знаете мою роль. Я – сутенер, платите – буду на вас работать.

– С меня сто грамм и пончик, – торопливо заверил Юм.

– Плата, конечно, интересная… И что же от меня требуется?

– Распространить слух, что ваш товарищ, Шевчук, работает на нас. Предположим, что вы видели, как он передавал мне пакет. И скажите это…

– Азизу?

– Нет! Кригу.

– По возможности постараюсь, – Эд усмехнулся, – только плата уж совсем символическая… И вообще, вы уверены, что перед вами не резидент разведки?

– Если бы вы были резидентом, то не были бы журналистом центральной газеты, – с ходу ответил Юм. – Роли распределял шеф, и слону понятно, что вас как человека при исполнении служебных обязанностей не станут обременять ключевыми ролями…

– Тише, – прошептал Эд. – Нас, кажется, подслушивают.

На берегу бассейна загорала Анюта, и время от времени поглядывала по сторонам. Юм тут же сложил губы в копеечную монетку и принялся рассматривать свои ногти.

– Итак, мы подружились? – вежливо осведомился он.

– О, да, конечно!

Карасев, Захар Наумович и Мария перекидывались в картишки. Криг морщил лоб, Карасев тупо смотрел в карты, делал неверные ходы и при этом хохотал. Мария откровенно скучала, и карту бросала устало и небрежно. Ирина истекала под солнцем в непримиримом отдалении от Анюты. Юм потоптался на бережку и ушел, наврав про оперативные дела. Мигульский по-прежнему шлепал ленивыми саженками и при каждом гребке поворачивался то в сторону Анюты, то в сторону Ирины. Он уже давно определился, что у одной девицы хороши ножки, а у другой весьма соблазнительна крепко сбитая фигурка. Подумалось ему: соединить бы их вместе, взяв от каждой самое хорошее. «Что за нелепые условности, – между тем дерзко размышлял Эд о своей роли, – даже пощекотать девиц не имею права». И он со сладострастием вспомнил о молоденькой полукровке из сельскохозяйственной газеты. С этой девицей он недавно познакомился на вечеринке, потом увязался провожать… Эд размечтался: «Эх, надо было бы сюда ее взять…»

У бассейна появился Азиз Алиевич. На лице – беспомощное выражение скуки.

– Как вам подвальчик? – из воды спросил Мигульский.

– Э-э, барахло, – махнул рукой аксакал. – Только штаны испачкал.

– О, боже, что это, папочка? – Анюта встрепенулась, встала на колени, прищурилась. – В чем твои штаники?

– В какую-то грязь попал, – он выругался по– своему. – Глупости все… Страшно не когда пугают, а когда убивают…

– Фу-ты, а я подумала, это у тебя от страха… Папочка, я тоже пойду, мне жутко интересно!

Она подхватила халатик и босоножки и, жизнерадостно вертя попкой, исчезла. Азиз подошел к картежникам и попросился в игру. Через минуту он напевал.

Внезапно послышались крики, возбужденные голоса, ропот. Шум становился сильнее, голоса громче.

– Пойдемте посмотрим, что случилось, – первым отреагировал Мигульский. Он накинул халат и побежал в дом, разбрасывая длинные ноги. За ним посеменила Ирина, потом остальные. Все бросились к подвальной лестнице, инстинктивно чувствуя, что именно там происходят события. И действительно, по лестнице поднимался Кент, на руках он держал Анюту. Голова ее бессильно качалась, лицо было мертвенно бледным, казалось, даже волосы стали пепельно-серыми. С ног стекала известная бурая жидкость. Вся эта картина показалась образно мыслящему Мигульскому нелепой и вместе с тем предостерегающе назидательной… И он мысленно стал сочинять об этом казусе абзац для очерка.

Раздался запоздалый крик Азиза:

– Ой-ё-ёй, что с тобой сделали, моя дэвочкя?

– У «дэвочкя», похоже, глубокий обморок, – вынес приговор Шевчук.

Анюту положили на диван в гостиной, Юм достал откуда-то нашатырный спирт. Смоченную ватку сунули несчастной под нос. Анюта сморщилась, носик ее дернулся, веки дрогнули. Она открыла глаза, вздохнула и прошептала: «О, боже». Тут же у нее проступили слезы, окружающие тоже вздохнули облегченно; самое страшное было позади.

– Кто следующий? – спросил Кент.