Борис Бабкин - Эта война еще не кончилась

– Я видела, как дядю Васю вешали, – всхлипнула Маша. – Потом маму забрали. Они мертвые.

– Я бы их только за это, – пробурчал Денис, – за ноги подвесил! За отобранное у детей детство. Неужели и у них дети есть? Радуев ведь комсомольским вожаком был, потом в обкоме партии работал. Басаев тоже в советское время рос. Откуда в них это?

– Пошли, – услышали они голос Идриса, – до утра переждем, только не надо стрелять, – улыбнулся он Бабичу. – Человек наш, но он у ваххабитов работает.

– Разведчик, – буркнул Бабич, – Абель.

– Машину куда? – спросил Денис.

– Пусть здесь стоит. Вы правильно сделали, что загнали ее.

– А как ты ее взял-то? – поинтересовался Бабич.

– Сказал, что для борьбы с неверными, – засмеялся Идрис. – Водитель сразу отдал. Она скорее всего угнанная. Сейчас хозяева на машинах не ездят.

– Ты приехал! – улыбнулся плотный и спросил: – Зачем тебе они?

– Считай. – Худощавый чеченец протянул ему деньги. – Мне надо отвезти их на место.

– Охрану дать? – пересчитывая доллары, спросил плотный.

– У меня с собой двое.

– Забирай, – сложив стодолларовые купюры вместе и замотав их в платок, кивнул плотный. – Если понадобятся снова, обращайся. Правда, сейчас здоровых не будет. Да и вряд ли вообще будут. Боевики пленных не отдают, война… – Он вздохнул: – Такие деньги теряются!

В глазах худощавого промелькнула злая усмешка.

– Выводите этих! – крикнул плотный.

Двое бородатых чеченцев с автоматами пошли к двери погреба. Худощавый отправился к стоящей у ворот машине. Из нее вышли двое крепких парней с автоматами. Он молча кивнул.

– Досталось ребятам, – заметил один.

Худощавый увидел двух еле передвигающих ноги парней. Длинные грязные волосы, многодневная щетина, худые, бледные от нехватки света, питания и избытка лишений лица. Двое от машины пошли навстречу.

– Куда нас? – спросил Сашка.

– Кто знает, – глухо отозвался Юрий.

Парни, оттеснив боевиков, медленно шли за ковыляющими, поддерживающими друг друга солдатами.

– Ты понимаешь, – горячо проговорил невысокий чеченец в овчинной безрукавке, – что будет, если придут боевики? Они сожгут дом, убьют нас.

– Я не нарушу закон гор, – негромко, но твердо сказал старик с посохом. – Я никогда не был в ладу с законом, – в его глазах мелькнуло лукавство, – но свой закон, обычаи, которые остались нам от предков, не нарушал и не нарушу. Русские никогда не были мне врагами. А настоящий горец и врага не оставит в беде.

– Но, отец, ты…

– Хватит, – негромко прервал его старик.

– Как ты? – спросил Николай лежавшего на животе Антона.

– Не знаю, что они там привязали, – вывернув голову, тот попытался увидеть завязанную шерстяным платком задницу, – но вроде как легче стало. Похоже, не все чеченцы духи. И накормили, и вроде как подлечивают. А пацаненок – глаза, как у волчонка. Дай ему нож, точно бы в пузо всадил. И молодой… Тот, похоже, недавно у боевиков был. Тоже недоволен, что-то бубнил, и пальцы рукоятку ножа сжимали. Видел?

Николай кивнул:

– Конечно, он бы нас живьем сожрал. Но похоже, у них старик командир. Видел, как на этого цыкнул, и он сразу утих. – Потрогав вымытые волосы, грустно улыбнулся. – Жаль, прапорщик погиб. Как он хотел…

Антон услышал, как Николай всхлипнул. Вздохнул.

– Геройский мужик был, – чтобы как-то утешить парня, сказал он. – И не вскрикнул ни разу. Я бы, как поросенок, визжал.

Николай молчал.

– Но мы здесь долго не пробудем. Не дай Бог боевики нагрянут. Так, мимоходом заскочат и сразу порешат. Если снова не уволокут.

– Я к ним больше не попаду, – глухо сказал Николай. – Все, хватит.

Антон хотел что-то сказать, но промолчал, только тяжело вздохнул.

Дверь открылась, и в небольшую комнату с обмазанными глиной стенами вошла пожилая женщина в длинном платье и темном платке. Поставила на столик две миски и вышла, но почти тут же вернулась с кувшином и лепешками. Так же молча ушла.

– Как Баба-яга, – буркнул Антон. Протянув руку, взял из миски большой кусок жареного мяса. – Хоть нажраться успеть, – усмехнулся он. – А ты чего не ешь? – взглянул он на сидевшего с опущенной головой Николая.

– Не хочу.

– Надо. Силы в любом случае понадобятся. Поешь, очень даже ничего, только перцу многовато. Почему-то все кавказцы любят поострее.

Николай подавленно молчал. Потом достал что-то из-под заменяющего подушку скатанного войлока.

Антон увидел в его руке небольшой нож с узким лезвием.

– Зачем он тебе?

– Себя прирежу, – приставив острие к горлу, ответил Николай.

– Поешь! Ведь силы нужны и чтоб горло проткнуть.

Николай, убрав нож под войлок, вздохнул и взял кусок мяса.

Продолжается блокирование Грозного. Артиллерия и авиация наносят удары по позициям и боевым точкам боевиков. Как заметил один из журналистов, «наших вертолетчиков можно заносить в Книгу рекордов Гиннесса за точность стрельбы. Вертолет точно поражает окно, в котором находится боевая точка сепаратистов». Если бы так же точно бомбили самолеты и работала артиллерия, жертв среди мирного населения было бы неизмеримо меньше. Из Грозного вышли сто пятьдесят пять стариков, женщин и детей. Снова одна из так называемых вынужденных переселенок злобно заявила: «Нам не нужна помощь русских. Моя дочь стала инвалидкой, ей осколком оторвало ногу…» В Ростовской области в одном из населенных пунктов поселилась семья, выехавшая из Гудермеса. Отец и мать рассказывают, что русские пытаются их «задеть словом». И в то же время перед телекамерой три сына «обиженных» русскими супругов кричат: «Аллах акбар!» Запад пытается надавить на Россию, требуя остановить военные действия в Чечне и начать переговоры. Военная авиация наносит удары и по предгорным районам Чечни. Веденский район постепенно блокируется федеральными войсками…

– С Богом, как говорили наши предки, – прошептал Бабич.

Идрис неслышной, едва заметной в густых предрассветных сумерках тенью скользнул вниз – к окутанной дымкой реке. На землю медленно опускался густой туман.

Малика и Марият вслед за Денисом, который нес на руках Машу, стараясь не терять Идриса из виду, пошли за ним.

– Идите за мной след в след. Здесь полно мин, – услышал Денис быстрый шепот чеченца.

Услышав про мины, Борис выругался, догнал Марият и пошел за ней почти вплотную. В сгустившейся темноте отчетливо были слышны шелест ветра, всплеск на водной глади реки, клекот какой-то птицы. Борис шел за девушкой и старательно ставил ногу туда, куда наступала она. Он не был трусом, но испытывал почти ужас при мысли о том, что может подорваться на мине.

Марият внезапно остановилась. Борис замер. На лбу мгновенно выступила испарина. Но он сумел удержаться от вопроса. Марият присела на корточки. Бабич сделал то же самое. И тут в нем ожил солдат. Он приготовил автомат к стрельбе и вслушался в пока еще ничем не нарушенную тишину.