Сергей Соболев - Охота на крыс

— Что вы говорите? — удивился Бушмин. — Надо же, как я удачно здесь появился...

Он понял, что Дешам сказала ему неправду. Вернее, полуправду. В «Серебряную башню» действительно попасть непросто, даже какому-нибудь толстосуму. Но у некоторых людей здесь явно имеется крутой блат, и общие «правила» их не касаются.

Метрдотель, только что уважительно переговаривавшийся о чем-то с «месье Полякофф», торопливо направился куда-то в глубь зала.

— А вот и наша Фатима, — негромко сказал Поляков. — Что за женщина! Просто чудо...

Все трое, включая даже Натали, дружно поднялись со своих мест. И хотя в это время суток в заведении не было недостатка в породистых, красивых женщинах, многие состоятельные клиенты, ужинавшие за другими, несколько удаленными столиками, также дружно повернули головы в сторону троицы, появившейся только что в зале ресторана «Тур д'Аржан».

Пока загадочная ливанка в окружении своих спутников царственно шествовала к их столику, Андрей успел-таки ее как следует рассмотреть.

Безусловно, это была одна из самых красивых женщин, которых ему когда-либо доводилось видеть.

Ливанка, а она была по возрасту ровесницей Бушмину, находилась сейчас в самом расцвете своей нездешней красоты. Она была довольно высокой, почти такого же роста, что и Дешам. В ее жилах, очевидно, смешалась кровь сразу нескольких рас: кожа у нее была не смуглой, а скорее золотистой, скулы высокие, как у женщин славянского племени, великолепно очерченный крупный рот и чуть раскосые миндалевидные глаза. Но все это существовало в ней в идеальной гармонии, и даже несколько крупный, с горбинкой нос не то что не портил ее облик, а, наоборот, придавал ему некий аристократический шарм.

Интересно, как она была одета. Андрей, в общем-то, и не ожидал, что Фатима, как какая-нибудь забитая «женщина Востока», явится в такое место в «хиджабе» и будет сидеть где-нибудь в уголке, наглухо завернутая в свои одежки. На ней было длинное, почти до пят, довольно облегающее платье цвета цикламен, открытое по последней моде, но ее грудь и плечи целомудренно укрыты, вернее, как бы укрыты, полупрозрачной шифоновой накидкой золотистых расцветок. Ее пышные темные волосы туго забраны в узел, а голова, как того требует традиция, прикрыта «сеточкой», сотканной из тончайших, похожих на паутинку, золотых нитей.

Наряд, сочетающий в себе веяния современной моды и дань религиозным и национальным канонам, гармонично дополняли ювелирные украшения: колье на шее, видимое даже сквозь шифон, длинные крупные серьги в ушах, с великолепными рубинами и художественно орнаментированные золотые же браслеты на изящных запястьях ее рук.

Двое смуглых молодцов, на гвардейских фигурах которых фрачные костюмы сидели как влитые, составляли ее небольшую свиту.

Поляков элегантно поклонился гостье и произнес, улыбаясь, что-то по-французски, типа «я восхищен вашей неземной красотой...» Затем последовал легкий кивок в сторону двух южных красавцев, и наконец дошла очередь до «московского товарища».

Дешам почему-то не спешила с переводом, но Андрей уловил, что Поляков посвятил ему пару-тройку фраз, во всяком случае, отчетливо прозвучало «месье Андрэ-э Михайлофф».

Ливанка, посмотрев на него своим странным завораживающим взглядом, неожиданно протянула ему свою ладошку.

— Бонжу-у, мэсье.

— Бонжур, мадам.

Их общение глазами продолжалось два-три коротких мгновения. Затем женская рука на манер змейки выскользнула из его ладони, после чего Фатима уселась, как и все прочие, за столик с видом на ночной Париж.

«Будь с ней осторожен, — почему-то усмехнувшись про себя, подумал Андрей. — Не забывай, что о ней сказано в „досье“ — хитра, вероломна, легко манипулирует людьми, короче, та еще стерва...»

Во время ужина в основном подавали изысканные блюда из рыбы и прочих морепродуктов. Мясные закуски отсутствовали, на употребление спиртного было наложено негласное табу. Серж Поляков и Фатима вели меж собой светскую беседу, остальные предпочитали помалкивать.

Андрей вообще старался поменьше смотреть в сторону ливанки, поскольку пристальное мужское внимание ей может не понравиться. Не говоря уже о двух ее молчаливых спутниках, чей внешне спокойный и даже безмятежный облик никого не должен вводить в заблуждение.

Оставалось только предаваться собственным мыслям.

Бушмин думал о том, например, что разных там ящериц, змей и даже сырую рыбу ему уже доводилось вкушать — еще в те времена, когда он проходил школу выживания спецназа. Тогда он даже не задумывался о том, что ежели этих тварей полить изысканным соусом, то ужин на одного едока может зашкалить за тысячу баксов.

И о другом думал, вернее, вспоминал.

Помимо тех сведений, что заложили в его «картотеку» касательно Али Хасана Аленни (он же Ливанец), один из экспертов-арабистов поведал Бушмину кое-что о взаимоотношениях Ливанца и Фатимы.

По мнению специалиста, богатейший ливанец, состояние которого оценивается примерно в пять миллиардов долларов, обладающий обширнейшими и до конца не проясненными связями в исламском мире, этот бесспорно умелый и энергичный ближневосточный делец находится если не целиком под пятой у Фатимы, то последняя, вне сомнений, имеет на него колоссальное влияние.

Природу такого довольно мощного влияния, которое сродни магнетическому, как сказал Арабист, объяснить довольно сложно. Ну да, Фатима, бесспорно, не только красива, но и умна и к тому же на четверть века моложе... Ну и что из того, казалось бы? Мало ли «умниц» и «красавиц» перебывало у Хасана, которому уже пятьдесят четыре, в содержанках и наложницах? Их было у него «тьма тем»!

Но только до той поры, как в его жизни появилась Фатима, с которой он не расстается вот уже почти десять лет, — она не только вытеснила прочих соперниц, но и сделала Ливанца во многом послушным ее железной, отнюдь не женской воле.

Так и не закончив обучение на экономическом факультете Сорбонны, она вернулась на родину в девяностом году, когда в потрясенном гражданской войной Ливане стали ощущаться позитивные перемены. О родителях Фатимы полных сведений нет, существует версия, что они погибли в конце семидесятых, став жертвами свирепых межрелигиозных распрей, а чудом выжившую девочку какое-то время воспитывали родственники ее отца.

Начинала она не то секретарем, не то референтом у одного из бейрутских бизнесменов, являвшегося хорошим знакомым Хасана. Последний в то время вкладывал невесть где добытые им средства в разрушенную войной сеть игорных домов Бейрута, чья слава ранее гремела на весь мир. Ливанец сразу положил глаз на сообразительную девчонку, к тому же наделенную недурственной внешностью, и каким-то образом переманил ее к себе. Наверное, он и не предполагал в ту пору, что женщина эта уже в самом скором времени станет ему единственной желанной любовницей, одновременно сестрой и самым близким другом, музой, вдохновляющей его на новые финансовые подвиги, а также советником и помощником в самых сложных и щепетильных делах.