Дэвид Моннери - Боснийский ад

— Готова? — спросила Хаджриджа, плюхаясь на койку. На ней были толстое поношенное пальто поверх армейских камуфляжных брюк, армейские башмаки и зеленый шерстяной шарф. Длинные черные волосы, собранные в пучок под черной вязаной шапочкой, со всех сторон выбивались прядками. Лицо Хаджриджы, которое Нена всегда находила красивым, теперь осунулось, как и у нее самой, глаза ввалились, скулы торчали.

Что ж, Хаджридже еще не перевалило за тридцать. И ничего еще особенного не произошло с ними, что нельзя было бы восстановить с помощью хорошего отдыха и полноценного питания. И чудо не в том, как они выглядят, а в том, каким образом городу с населением в 300 тысяч человек еще удается держаться.

Нена натянула пальто, надеясь, что два свитера и джинсы не подведут, и взялась за вещевой мешок.

— Готова, — неохотно сказала она.

Хаджриджа собралась с духом, глубоко вздохнула и поднялась.

— Я думаю, нет смысла уговаривать тебя не ходить?

— Нет, — сказала Нена, открывая дверь перед подругой.

— Расскажи еще раз, что этот англичанин сказал тебе, — сказала Хаджриджа, когда они миновали первый лестничный пролет. Лифт уже несколько месяцев не работал. — Он пришел в госпиталь, да?

— Да. И был немногословен...

— Он назвал свое имя?

— Да. Торнтон, как мне показалось. Он сказал, что явился из британского консульства...

— А я и не знала, что тут есть британское консульство.

— А его и нет, я проверяла.

— Так откуда же он взялся?

— Кто знает? Больше он ничего не сказал, только расспрашивал о Джоне и о том, знаю ли я, что происходит в Завике. Я ответила: «Ничего не знаю. А что происходит в Завике?» Он сказал, что и он бы хотел знать. В общем, разговор был наподобие того, что в одном из венгерских фильмов. Там два крестьянина обмениваются загадочными замечаниями посреди бескрайнего поля...

— Только вы-то не были посреди поля.

— Нет, я при этом еще пыталась разобраться с дюжиной пулевых и шрапнельных ранений.

Они спустились к дверям и осторожно их открыли. До рассвета оставалось еще с полчаса, и сербские снайперы, затаившиеся в высотных зданиях за рекой, наверное, еще глубоко спали, но испытывать судьбу не хотелось. Эти пятьдесят ярдов открытого пространства между общежитием медсестер и средневековой стеной были самым опасным отрезком их путешествия. За последние шесть месяцев при попытке пересечь это пространство были подстрелены двенадцать человек, трое — насмерть.

— Готова? — спросила Хаджриджа.

— Вроде бы.

Женщины вылетели из дверей и что есть духу, петляя, помчались по открытому месту. Нагруженная вещмешком, Нена вскоре отстала. Она почувствовала, как желудок ее сжался, как напряглось тело в ожидании пули. Осталось тридцать метров, двадцать, десять...

Задохнувшись, она врезалась в старую турецкую каменную кладку.

— Выбилась из формы, — полушутя сказала Хаджриджа.

— Весь этот чертов мир выбился из формы, — ответила Нена. — Пошли.

Они двинулись по узкой улочке, закрытые от снайперских глаз. Было пустынно, и тишина казалась жутковатой. Обычно в это время уже начинали падать первые снаряды ежедневных обстрелов.

«Странно, как все быстро привыкли к этим артналетам, — подумала Нена. — Отчего так? От человеческой способности быстро восстанавливать духовные силы? Или от упрямого нежелания смотреть в глаза реальности? Вероятно, от того и другого понемногу». Она вспомнила о той очереди, что выстроилась перед православным собором, когда по воздуху прибыла первая гуманитарная помощь с продуктами. Снайпер подстрелил человека из очереди, но мало кто разбежался, ища укрытия. В очереди стояли, вероятно, несколько тысяч человек, и, подобно участникам матча в каком-то опасном виде спорта, каждый был готов считать, что если станет следующей жертвой, значит, ему просто не повезло. Такая психическая нечувствительность потрясала Нену, но все эго было понятно. Сколько раз ей самой приходилось совершать этот забег от дверей общежития? Сто раз? Двести?

— Даже если ты права, — сказала Хаджриджа, — и даже если Рив действительно во что-то там ввязался, я все равно не могу понять, какая помощь от того, что ты примчишься туда? Да ведь ты и сама знаешь, насколько небезопасно такое путешествие, разве нет? Нет никаких гарантий, что ты вообще туда доберешься...

Нена остановилась, как споткнулась.

— Прошу тебя, Риджа, — взмолилась она, — ну не усугубляй. Я уже и так достаточно напутана, не говоря уж о чувстве вины за то, что бросаю госпиталь в такое тяжелое время. Но если Рив затеял там местную войну, вместо того чтобы приглядывать за детьми, то...

— Она яростно помотала головой. — В общем, я должна разобраться.

— Ну давай тогда и я отправлюсь с тобой. Хоть какая-то защита.

— Нет, твое место здесь.

— Но...

— Не спорь...

Иногда Нена никак не могла поверить, что ее подруга, которая шесть месяцев назад училась на журналистку, а затем какое-то время была медсестрой, теперь была ценным бойцом элитного антиснайперского подразделения. На ее счету уже была ликвидация нескольких снайперов, но она тем не менее не изменилась как личность. Иногда Нена начинала тревожиться, не отразится ли такой опыт на Хаджридже, и, может быть, это плохо, что на ней это не отражается, но все же отбрасывала эти мысли, списывая их на творившееся вокруг безумие. Может быть, спасение в том и состоит, чтобы пройти невредимым сквозь это безумие.

Может быть, все направлялись прямиком в преисподнюю, но по крайней мере официально об этом еще никто не заявлял.

— Со мной все будет хорошо, — сказала Нена.

Хаджриджа посмотрела на нее усталыми глазами.

— Ну а если не будет, то по крайней мере я буду знать, что хоть тебя с собой не потянула.

— Я понимаю.

Они шли вдоль проспекта Маршала Тито, два раза бегом пересекая особо опасные участки. На улицах уже стало более людно, при этом все по возможности держались поближе к стенам домов. Лица, укутанные в шарфы, выглядели изможденными.

До гостиницы «Холидэй» они добрались почти уже в восемь, быстро проскочив мусульманские огневые позиции внутри и вокруг старого переднего двора. Сама гостиница походила на какое-нибудь здание в Бейруте в его худшие дни — стены были испещрены пулевыми отверстиями и кратерами от снарядов. Большинство окон были давно разбиты, но тем не менее гостиница еще служила приютом постояльцам, пусть это и был довольно ограниченный контингент, состоящий из зарубежных журналистов и мрачного вида представителей «военных делегаций».

— Его здесь еще нет, — сказала Хаджриджа, оглядывая вестибюль.

Нена тоже осмотрелась и заметила автомат АК-47, так символически возлежащий на стойке портье.

— Вот он, — сказала Хаджриджа, и Нена повернулась и увидела молодого красивого американца, идущего к ним. Это был журналист Дуайт Бэйли. Несколько недель назад он вместе с подразделением Хаджриджи в поисках материала для статьи участвовал в их операции. Разумеется, Хаджриджа не была единственной женщиной, вовлеченной в деятельность такого рода, но, как догадывалась Нена, вероятно, одной из наиболее фотогеничных. И Бэйли был не первым, желавшим продолжить интервью в более интимной обстановке. Например, в его постели в гостинице «Холидэй». Пока, насколько Нене было известно, Хаджриджа стойко отвергала подобные приглашения.