Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

Юрий постарался выбросить тревожные мысли из головы, и это оказалось неожиданно легко. Сейчас, когда ничто вокруг не напоминало о войне, было очень приятно просто вести машину, притворяясь, что эта поездка — обычное сафари, легкая, ни к чему не обязывающая прогулка по местам, куда редко забираются европейцы и где он давно мечтал побывать. Все здесь было не такое, как дома, и даже воздух пах иначе и был другим на вкус. Это была Африка — страна невиданных зверей и фантастических ландшафтов, и Юрию совсем не хотелось думать о судьбе полутора десятков российских инженеров и техников, бесследно затерявшихся где-то в этих местах. Потому что наиболее вероятным выглядело самое скверное из возможных предположений, и даже его было очень нелегко проверить. Хорошо рассуждать, сидя в московской квартире или за столиком уличного кафе в Момбасе: дескать, тут никто ничего не знает, и ладно — на месте разберемся. И вот оно, место, — тысячи, миллионы гектаров диких, малоисследованных земель, населенных крупными хищниками, ядовитыми змеями и насекомыми, а также вооруженными до зубов дикарями. Именно дикарями, потому что дикарь, как и жулик, — понятие интернациональное, не имеющее отношения ни к цвету кожи, ни к уровню образования. Да, место хорошее, что ни говори, но дела тут творятся поганые, а хуже всего, что ни на одном дереве не видать таблички с указателем: партизаны — направо, российские железнодорожники — прямо и налево. И спросить, что характерно, не у кого…

Железная дорога появилась перед ними совершенно неожиданно. Не было ни дорожных знаков, ни шлагбаумов, ни светофоров; пыльный проселок сделал очередной поворот, огибая голый пригорок с изъеденными эрозией скальными выступами, и Юрий затормозил, увидев впереди характерный металлический блеск прячущихся в траве рельсов.

Никаким строительством тут, разумеется, и не пахло, да никто и не ожидал, что, проехав сколько-то километров пыльной грунтовкой до ее пересечения с железной дорогой, сразу наткнется на палатки или, скажем, вагончики, из которых навстречу своим спасителям с радостными воплями выбегут исхудалые, обросшие бородами соотечественники.

— Ну и что дальше? — поставив на рельс ногу в пыльном ботинке, мрачно осведомился хмурый спросонья Ти-Рекс.

Юрий не ответил: подняв капот, он копался в двигателе. На последних километрах тот начал нехорошо, подозрительно чихать, хотя бензина было еще почти полбака. Мотор густо зарос мохнатой коричневой грязью, состоявшей из перемешанной с протекшим моторным маслом пыли; детали, на которые масло не попадало, были просто пыльными и ржавыми. Тут наблюдалась уйма небрежных проволочных скруток и пересохшей, намотанной впопыхах изоленты. В очередной раз обжегшись о раскаленный блок цилиндров, Юрий плюнул и бросил свои бесполезные изыскания, ограничившись тем, что долил в двигатель масла: было совершенно очевидно, что надо чистить либо карбюратор, либо бензопровод, либо и то и другое разом. Якушев решил, что это подождет, поскольку вовсе не был уверен, что, разобрав данный конкретный механизм, сумеет снова его собрать: уж очень оно все было ржавое, дряхлое, так и норовящее рассыпаться прямо в руках.

— Надо бы прошвырнуться вдоль железки, — рассуждал тем временем Быков. — Участок, который контролировал этот прохвост до того, как его отсюда поперли, совсем небольшой — километров двадцать, ну, тридцать…

— Без дороги, — с лязгом захлопнув капот и вытирая грязные руки замасленной тряпкой, подхватил Юрий, — на этом корыте… Что-то я, Данилыч, сомневаюсь.

— А что ты предлагаешь? — с надеждой спросил Ти-Рекс.

— А хрен его знает, — честно ответил Якушев.

Даша, устав бродить вокруг, присела на рельс. Изогнувшись, чтобы достать из заднего кармана шортов пачку сигарет, она оперлась свободной рукой о горячее, чуть тронутое рыжим налетом ржавчины железо и, неожиданно передумав курить, замерла, будто к чему-то прислушиваясь. Потом переменила позу, присев на корточки, уперлась обеими руками в промасленный щебень насыпи и, повернув голову набок, прильнула к рельсу ухом.

— Ты чего? — удивился Быков, обратив наконец внимание на странные маневры супруги.

— Брось, Дашка, — посоветовал Якушев, — взрывчатки все равно нет. Да и под откос тут пускать некого.

Он нацелился швырнуть ветошь, которой пытался оттереть грязь с ладоней, обратно в багажник, но, трезво оценив ее состояние, бросил тряпку в придорожную траву.

— Гринписовцев на тебя нет, — сказал Быков.

— Тише! — прикрикнула на них Даша. — Кажется, поезд едет.

— Это у тебя в голове гудит, — предположил Роман Данилович.

— От вашей болтовни еще и не там загудит, — сказала Даша и, состроив нетерпеливую гримаску, снова приложила ухо к рельсу. — Ну точно, едет!

— Да ладно! — не поверил Быков и, последовав примеру жены, опустился на четвереньки.

Ракурс был такой, что Юрий не удержался и, взяв с сиденья Дашину фотокамеру, щелкнул пару кадров.

— Убью, папарацци! — не оборачиваясь, пригрозил Роман Данилович, а затем, разогнувшись, добавил: — А ведь и вправду едет. Поезд не поезд, но что-то такое там есть.

Юрий не стал спрашивать, где это «там», поскольку это не имело существенного значения. Он посмотрел налево, потом направо. Слева рельсы, по замыслу прямые, а на деле пьяно вихляющие из стороны в сторону, сходясь в одну точку, исчезали в дрожащем знойном мареве. Справа, примерно в двухстах метрах от переезда, железнодорожное полотно плавно закруглялось, огибая пологую возвышенность. С той стороны послышался медленно нарастающий гул, а вскоре уже можно было разобрать треск маломощного двигателя и железный перестук колес на неровных стыках.

— Ну вот, а говорили, движения нету, — проворчал Быков. — На ловца и зверь бежит!

Юрий промолчал. Напоминать, что в здешних краях водятся зверушки, способные показать кузькину мать любому ловцу, не стоило: Роман Данилович знал это и без его напоминаний.

Догадливость генерала Алексеева если и не растопила лед до конца, то заставила его слегка подтаять. Господа топ-менеджеры вынужденно признали в нем равного себе если не по уровню благосостояния и осведомленности в хитросплетениях банковского дела, то, как минимум, по интеллекту, вследствие чего перестали корчить принцев крови и начали вести себя почти как нормальные люди. Теперь перед Ростиславом Гавриловичем сидел не офисный Змей Горыныч о трех головах, а три отдельных человека с российскими паспортами, московской регистрацией и, как водится у живых людей, массой разнообразных проблем, больших и маленьких, одну из которых они надеялись разрешить с помощью генерала ФСБ Алексеева. У них, как у всех простых смертных, имелись имена, и теперь, когда лед тронулся, Ростиславу Гавриловичу эти имена любезно сообщили. Среднюю голову самоликвидировавшегося сказочного дракона звали Алексеем Трофимовичем; левая называлась Дмитрием Семеновичем, а правая — Альбертом Эммануиловичем. Фамилий своих господа менеджеры не назвали, должностей тоже, и Ростислав Гаврилович отметил для себя этот факт как требующий всестороннего обдумывания.