Алексей Игнатов - Исповедь солдата

Я потихоньку начал понимать, что в маленькой тюрьме лучше, чем в роте – по крайней мере, ни черпаков-уродов, ни грёбаных офицеров. Было явное ощущение, что я попал на маленький трехметровый остров в Тихом океане.

Одинокая жизнь не вернет никогда тебе правды,

Одинокая жизнь останется рядом с тобой,

Одинокая жизнь поглотит тебя и твой разум,

Одинокая жизнь – это рота и дивизия ОДОН.

Ты служи, но при этом всегда оставайся мужчиной,

Не теряя своих доблестных сил,

Я люблю свою жизнь и отныне,

Посвящу её только своим.

Часы пролетали незаметно. Ко мне в камеру подселили бойца. Срок службы был одинаковый, просто он из другого полка и из обычной роты. Под разговоры время летело быстрее. Вскоре и третья нара возле двери была занята. Там оказался молодой боец, который после присяги соскучился по маминым пирожкам и дал дёру, но далеко убежать не удалось, поймали. Мне стало ещё веселее, я стал подшучивать над ним. Он пел, танцевал и рассказывал анекдоты.

Все заключенные были поделены на две группы. Первая группа – это самовольщики, которым обычно давали максимальный срок в 10 суток. И вторая группа – это все остальные, сидевшие за пьянку, нарушение режима и драки – им давали от одного до пяти дней максимум. Не самовольщиков вывозили на постоянные физические работы к наемникам как бесплатную рабочую силу. Они выполняли всю грязную работу, а это: таскать, кидать, копать, убирать. Правда, некоторым везло чуть больше – тем, у кого имелись образование и профессиональные навыки. Среди них ценились в основном строители, каменщики, сварщики, электрики, сантехники. Их даже высокопоставленные офицеры оставляли дослужить на строительстве своих домов и дач.

Нам было легче, так как мы просто маршировали по периметру. Охраняли нас обычные бойцы из роты охраны (мы их называли рексами, об этом я писал в самом начале). Они выводили нас в туалет, везде сопровождали, а также делали замечания типа: подтянуть носки и четче отбивать шаг. Отношение рексов к этому делу было не фанатичным, они понимали нас и сильно не напрягали, так как по всем понятиям быть вертухаем совсем не авторитетно. Но среди нормальных всегда найдется чмо – по-другому этого молодого сопляка не назовешь. Он возомнил себя дедом или офицером, и в первые дни своей службы начал отрываться. Выводя нас на прогулку, этот душок стал над нами издеваться, причем не просто «задайте темп» и «четче шаг», а «идти гуськом, бегом, вприпрыжку» – и так постоянно во время «гуляния». Я ему: «Слышь, чмо, ты не оборзел, совсем рамсы попутал?» А он огрызнулся и приказал мне увеличить темп бега. – «Всё, в дивизии, я тебя из-за принципа найду». Он в ответ: «Не найдешь, кишка тонка». Меня затрясло от злости.

Жизнь как цветок, ты смотришь – всё красиво, рассвет, гитара, девчонки, пацаны. Но ты пойми, ведь жизнь не только измеряется друзьями, и родители так же молоды, как мы, твоё безделье время прогорая, позабыв о работе, мамке и отце, и полюбив свободу и друзей благословляя, забыв о чувствах и понимании в семье.

Но они простят, ведь это родительское бремя, любви у них не занимать, но забывать родительское поколенье нам предстоит до не дай Бог какой-нибудь беды.

Но Вы простите, ведь жизненное кредо всегда любить и оберегать своих детей, и пусть они в надежде не забудут и пронесут бессмертие родной души.

Десять суток пролетели незаметно. За мной пришёл старший лейтенант Гусов, который с большим презрением в глазах повел меня в роту. Все готовились к ужину. Дежурный прокричал о построении. Мы быстро построились на взлётке, и тут я понял, что сейчас состоится моё унижение перед всей ротой. Так оно и произошло. Теперь и Гусов вылил на меня всю грязь перед молодым поколением, обвинив в дезертирстве. Разумеется, хорошую форму надеть мне не дали, встал в строй последним, и нас повели на ужин. Я прекрасно осознавал, что служба в роте специального назначения «Кондор», хоть пока и не официально, но закончена. Я задумался над тем, как в дальнейшем можно было бы избежать унижения не только от офицеров, но и от молодых солдат. Хотя среди них были и их деды, мои черпаки, те больше меня знали и относились с пониманием.

Последней каплей терпения стал приказ Гусова, уничтожавший меня уже как личность. Я зашёл в коридор столовой и дождался очереди, и тут прозвучал приказ: «Игнатов, выйти из строя, принять упор лежа на отжимание!» Ещё с КМБ мы знали о негласном законе роты: не стирать чужого, не поднимать упавшую с тарелки пищу, не класть еду на столы, не есть в одиночку или под одеялом, не принимать упор лежа в столовой или в туалете. Разумеется, я отказался выполнять приказ, чем ввел Гусова в состояние бешенства. Положив мне левую руку на шею, он с криками стал наносить удары в пресс и в грудь, благо, что я стойко и безболезненно переносил это, по привычке, благодаря правильному тренированному дыханию. Но ему этого показалось мало, и он силком попытался нагнуть меня и сбить с ног. Деваться было некуда (его вес превосходил мой примерно на 25 килограммов), пришлось вырваться и бежать сломя голову. Тормозили только старые расхлябанные сапоги. Я нацелился в штаб полка, но, по причине своего недавнего приезда, не знал, где он находится. Забежал в чью-то казарму и попросил о помощи, но офицеры на мою просьбу не отреагировали. В итоге, сдался старшему лейтенанту – он настиг меня. Мне даже показалось, что бег отрезвил Гусова, заставил его задуматься, что я мог с собой в этот момент сделать. Мы спокойно пошли в роту. Я остался без ужина.

Старший призыв отнесся с пониманием и даже с уважением к тому, что я не сломался, и после ужина они решили перевести меня из духов в черпаки (это обязательная процедура для нашей роты). Отказаться я не мог. Поставил крепкий стул, на него второй, только ножками вверх, и встал ногами и руками на каждую ножку – короче, жопой к верху. На это зрелище собрались все духи, ведь им в будущем тоже предстоит это пройти. Ровно 12 ударов, со всей силой бляхой по заднице – конечно, я и не то ещё выдерживал, но всё равно было очень больно.

Вечером состоялся разговор с каптёрщиком о моих ботинках, которые я отдавал ему на сохранение, но внятного ответа я не получил. «Опрокинул, пёс», – подумал я.

Конечно, после такого офицерского унижения мой авторитет упадёт окончательно. Лег я с мыслями, как жить дальше, ведь через три недели приедет командир роты Сидоров, и тогда точно будет трындец. Если следовать путем предыдущих бойцов, которые переводились в другие роты, то им приходилось «стучать» и жаловаться на всю систему. Ощущалось душевное раздвоение: одно Я кричит: «Беги!», а другое Я отвечает: «Крепись, выдержим». Мне оставалось служить 7 месяцев. Честно говоря, я так заколебался, будто выжатый лимон – вроде и отпуск положен, но из этой роты не отпустят.