Алексей Игнатов - Исповедь солдата

Начиналась зима. Я стал забивать на режим и потихонечку шкериться (прятаться), где попало, понимая при этом, что с приездом Сидорова всё пойдет гораздо хуже. Но просто так из роты я уйти не мог. Мне нужно было наказать каптёрщика. Пока все спали, а дневальный щелкал лицом, я подрезал новые ботинки моего должника и аккуратно спрятал их в укромное место.

На следующее утро я пришёл в штаб полка и написал заявление о переводе в другую роту, разумеется, с докладом о происходящих побоях и унижениях со стороны офицеров в роте специального назначения «Кондор». Командир полка принял моё заявление, выслушал меня, и в тот же день за мной пришёл офицер минометной батареи капитан Волошин. Передавая меня ему, Гусов стиснул зубы и прошипел от злости: «Я тебя в покое не оставлю». Что я сделал ему плохого – так и не понял. Я шёл с капитаном и думал о том, правильно ли я сделал, что настучал. Ведь главное – дедов и войну – прошёл, тяжести и боли перенес. Но с ублюдками-офицерами покоя не будет, уж больно любят они дедов и солдат опускать. Так и закончилась моя служба в доблестной и желанной мною роте специального назначения «Кондор».

***

Минометная батарея находилась в другом здании, на территории пятого полка. Это хорошая новость, потому что, с одной стороны, не придется встречаться с предыдущими офицерами, а с другой – появятся знакомые здесь, что означало отсутствие трений между полками. Капитан Волошин отнёсся ко мне с большим пониманием. Пока мы шли, я правдиво рассказал ему о происходившем со мной беспределе. Оказавшись в расположении, капитан построил роту и представил меня бойцам, осмотревшим меня с ног до головы. Я чувствовал себя неуютно, так как на мне была старая замызганная форма и сапоги, что вызвало небольшое недоумение, ведь по дивизии спецназ ходит в новой форме и ботинках. Спустя 5 минут после знакомства с коллективом, мой «спаситель» (возможно, он прочитал мои мысли) приказал каптёрщику переодеть меня в новую форму, благо, ботинки у меня были свои. Я безумно был рад, тем более решился вопрос с обувью. Дело в том, что тогда ни один уважающий себя спецназовец (кроме духов), хоть и бывший, не имел права ходить в сапогах, в то время как в простых ротах в ботинки обувались только офицеры. Мне же командир роты Волошин разрешил единственному в роте носить ботинки.

Служба в минометной батарее началась нормально. Коллектив был настолько идеальным, а офицеры никого не напрягающими, что я ощутил радость в служении Отчизне. В роте было 6 человек моего призыва, 40 молодых бойцов (духов) и всего один дедушка, который через 2 месяца собирался к увольнению. За неделю я втянулся. Более того, меня стали не только уважать, но и побаиваться. Ни мой призыв, ни последний дед не влезали в воспитание молодых бойцов. Они мне так доверяли, что я стал их инструктором по физической и боевой подготовке. Оценив мои сильные организаторские способности, капитан Волошин сразу сделал меня своей правой рукой, несмотря на то что я рядовой. Я постоянно стал заступать дежурным по роте. Мои приказы солдаты идеально выполняли точно и в срок. Каждое утро я проводил изнурительные, но здоровые зарядки, так что даже те, кто курил и потому плохо бежал, бросили плохую привычку. Кроме того, я обучал правильно держать строй при беге, вырабатывая у них чувство собственного достоинства, когда мабуты, при врезании нашего сплоченного клина в их разрозненный строй, разбегались по сторонам на утренней пробежке. Наказания для провинившихся и ослушавшихся были строгими – от физических упражнений до легкого пробивания пресса и грудной клетки, разумеется, без побоев и синяков. Пойманные с поличным курильщики примерно по десять минут жевали табак, выстрелянный из папиросы. Я постоянно выводил роту на приемы пищи, на все занятия и мероприятия, а также в связи с многочисленными друзьями из всех рот спецназа, Волошин лично приказал сопровождать бойцов к приезжавшим на КПП родителям, так как при возвращении с пожитками бойцы постоянно подвергались нападениям и грабежу.

Однажды, наша рота шла из спортивного зала. Нас открыто стала прижимать спортивная рота, в которой были молодые бойцы, а также высокий и сильный сержант. В неё входили преимущественно спортсмены, проводившие своё основное время в спортзале. Но, разумеется, я знал, что они, хоть все и высокие, и крепкие, но обычные лыжники и бегуны. На глазах двух рот я включился в борьбу с их сержантом. Проведя серию из двух ударов в голову и поймав его правую ногу, я уложил его на спину, замахнулся для контрольного удара в челюсть, и он тут же сдался со словами: «Всё, хорош». После этого я построил роту, и, не сворачивая, сквозь роту противника, мы пошли в расположение. Этот своеобразный бенефис ещё раз доказал моё превосходство и силу, а также хорошее боевое и спортивное воспитание, которое я получил в роте специального назначения «Кондор». Спустя немного времени мы с тем сержантом при каждой встрече жали друг другу руки, даже немного подружились.

Честно скажу, в минометной батарее я зажил. Я спал на самой жесткой пружинной кровати. У меня были два новых матраца и даже личный вечерний массажист. Я одевался как офицер, имел новый отглаженный камуфляж, ботинки, неуставную кепку НАТО (я сам её сшил без всяких лекал, по памяти), кожаный, отполированный до цвета ржавчины ремень, с зеркальной бляхой и дембельской подшивкой, с тонкой трубочкой внутри. Офицеры моей роты меня уважали, так как я никогда их не подводил, и в залетах замечен не был.

Но меня постоянно беспокоила одна большая проблема – это старший лейтенант Гусов из роты «Кондор». Я боялся попасться ему на глаза, он раздражал меня, вплоть до кончиков пальцев. Однажды на утреннем построении полка (а наши роты всегда стояли рядом) он меня застроил, приказал утянуть ремень, трепал за грудки и на ухо прошипел, что я ему должен за потерянную в Чечне форму 100 тысяч рублей, а если я не принесу, то спокойной жизни он мне не даст. Я рвал и метал от злости на него, хотя знал, что всё обмундирование, которое отвозилось в Чечню, уже давно списалось. Он конкретно меня ставил на «бабки», а это полный беспредел. Зарплата бойца составляла около 12 тысяч рублей в месяц – это совсем гроши, а он просил целых 100 тысяч. Очевидно, что покоя он мне не даст, но идти к вышестоящему начальству мне не хотелось, ведь это официальные доносы, разборки, доказательства, очные ставки, и то не факт, что его, боевого офицера, будут наказывать, то есть мне при любом раскладе светит жопа.

Писать домой смысла не было. Родители и так перебивались, как могли, да и жаловаться я не хотел. Я решил искать деньги, в надежде, что Гусов отстанет от меня. Прошла неделя. Каждый раз при встрече он пристально ловил мой испуганный взгляд, мысленно напоминая мне о долге. Я изводил себя проблемой. Знал, что у духов деньги есть, но, если что, залёт конкретный, а стукачи есть везде, своих же офицеров подводить я не хотел. Эту возможность я отмёл сразу. Время было неспокойное. Во всех Вооруженных силах МВД проводилась операция «Антитеррор», и я часто назначался старшим в патруль по военному городку. Моими подчиненными были молодые бойцы, беспрекословно выполнявшие мои поручения. Я брал в патруль всегда только матерых и проверенных бойцов, задача которых – насшибать или даже немного пошарить по карманам у не совсем трезвых гражданских лиц. Всю выручку они отдавали, разумеется, мне, а уж потом я делил, согласно рангу, на всех, не забывая и про свою львиную долю.