Крис Пуллен - Бомба для монополии

— Черт. Я думал, ты собираешься купить мне ланч после моей маленькой удачи.

— Не могу позволить себе ланч того сорта, какой ты любишь.

Он позволил младшему открыть дверь в кабинет и кивнул на телефоны.

— Если это означает, что ты отправляешься на каникулы — скажем, на месяц, я не возражаю. Бесплатно, разумеется.

— Сэм, как ты мог? Ты знаешь, как утереть мою сияющую физиономию.

Он взялся за телефон, начал набирать номер, потом остановился. Его глаза приняли мечтательное выражение, предвкушающее, но мучительное — как у алкоголика, который полгода мог только мечтать, чтобы ему досталась унция чистого за разумную цену. Затем он снова ухмыльнулся.

— Но ты знаешь, я действительно могу устроить «каникулы».

Финчли-Кэмден снова разговаривал с Арчи из коммерческого банка. У его уха гудел бирмингемский говор.

— Это все вопрос ликвидности, — сказал он. — Даже крутые парни, даже янки, не любят оставлять слишком много наличных лежать без дела. И они не захотят реализовывать активы, чтобы выполнить твои презренные требования. Однако я думаю, что ты можешь запросить миллион. Стерлингов.

— Я не хочу подталкивать их так далеко. Ты знаешь, торговаться, участвовать в датском аукционе, разыгрывать слабоумного мерзавца вроде этого.

— Конечно нет. Но поскольку они, вероятно, сильно волнуются, и учитывая качество результата, которое ты обеспечиваешь, и трудность в получении их в другом месте, я не думаю, что они будут размышлять, платить ли этот миллион.

Когда Арчи повесил трубку, зазвонил другой телефон. Финчли-Кэмден делал все возможное, чтобы голос не выдал улыбку, которая расплылась от уха до уха по его лицу.

— Ник? Да. Верно. Внезапно обнаружилось кое-что... ве-есьма крупное. И я решил, что было бы хорошо, если бы ты, Гудалл и Беннет могли сорваться во Врайкин-Хит на этот уик-энд. Скажем, ты приедешь в пятницу к чаю, а остальные — в середине дня в субботу. Да? Прекрасно.

Но когда он положил трубку, мысль о миллионе заставила его улыбку застыть. Он должен получить по крайней мере четыреста тысяч. И это было ровно столько, сколько он был должен синдикату Ллойда, к которому принадлежал. Прилив, грозивший потопить его, мог в последний момент смениться отливом.

— Послушайте, отец не оскорблял меня, да и прочего дерьма я не могу припомнить. Того, что вы называете сексуальным. Так?

— Но ваша сестра говорит...

— Черт побери мою сестрицу! Ну, он порол нас, но это было не оскорбление. Не то, что вы зовете оскорблением в Уоллсенде, а? — Тим Гудалл позволил себе усмехнуться собственному остроумию.

— Но, Тим, многие люди считают, что бить маленьких детей ремнем — оскорбление.

— Я был не так уж мал, — сказал он упрямо и непокорно.

— Тим, любое насилие оскорбительно.

Большой, тяжелый, с некогда рыжими, а теперь слегка потемневшими и сильно поредевшими волосами, со светлой веснушчатой кожей, Тим Гудалл взглянул искоса на женщину в паркеровском кресле, которое было развернуто вполоборота к его креслу. Она была одета не в белый халат, как он ожидал, а в твидовый костюм того типа, который, по его мнению, носят жены викариев — хотя он встречал не так уж много жен викариев за свои сорок три года. По-видимому, она была образованным человеком. Но у нее было не много здравого смысла.

— Тогда черт с ним, с оскорблением.

Психотерапевт положила ногу на ногу и вздохнула.

— Так это должно выглядеть для вас.

— Но не для вас?

Снова перейдя в атаку, он позволил своему акценту усилиться, сделав его заметней, чем обычно.

— Слушайте, голубушка. В вашей жизни может быть не так много насилия или оскорблений, но почитайте газеты. Серийные убийства в Глочестере, массовые убийства по всей Боснии. Вы вытянули из меня мою историю, вон она у вас на коленях. Так прочтите ее.

— Я прочла.

— Прекрасно.

Он откинулся назад и ждал следующей порции бессмыслицы.

Обстановка комнаты была простой и довольно скудной, но давала ощущение тепла — оранжевые занавески, желтые стены, толстый ковер, стол и два кресла. Не самое плохое времяпрепровождение для сырого ветреного утра в Тайнсайде.

Психотерапевт постучала пальцами по коричневой папке, лежавшей у нее на коленях, и припомнила кое-что из ее содержания. Горнорабочий с шестнадцати лет, спустившийся в забой со своим отцом в восемнадцать лет. Шахта закрылась перед самым его двадцатым днем рождения — это была первая волна ликвидации за спиной правительства Галлахана в середине семидесятых. Армия — стрелковый полк герцога Ньюкастла, тройной срок в особых частях. Не будучи в этом уверена, она предположила, что таково значение сокращения САС. Когда ему было тридцать восемь, его полк был слит с тремя другими для формирования Королевских «коричневых беретов», и ротный старшина Гудалл вернулся в Тайнсайд в поисках работы. Он растратил свое выходное пособие, купив акции траулеров Гримсби, которые не могли выдержать конкуренции новых супертраулеров. Армейская пенсия и то, что его жена училась на платных курсах уходу за больными, лишали их пособия, оставляли просто бедными.

Ее интересовало, как скука некогда весьма деятельного человека содействовала трагедии, которая привела его сюда.

Вскоре после ухода в армию Гудалл женился на девушке из Уоллсенда, за которой некоторое время стойко ухаживал, и у них было два сына — Джек и Боб, в честь Чарлтонов. А неприятности начались с того, что Тим Гудалл уложил старшего, шестнадцатилетнего парня, в госпиталь со сломанными ребрами и серьезными ушибами головы и лица. И не только своего сына, но и его лучшего друга тоже. В участке полицейский сержант сказал, что это был ужаснейший случай родительского рукоприкладства, с которым он когда-либо встречался.

— Так у вас были хорошие отношения с вашим отцом?

— И сейчас хорошие.

Старикан умирал от диабета, ожирения и эмфиземы, вызванной угольной пылью, в муниципальном приюте. Тим навещал его по крайней мере дважды в неделю и время от времени брал его в короткие поездки на своем потрепанном «капри».

— Тогда, возможно, для вас было вдвойне ужасно, что он бил вас. Вроде предательства.

Тим подвинул свое тяжелое сильное тело в низком, слишком мягком кресле.

— Может быть. Только я всегда знал, что у него бывали веские, по его разумению, причины.

— Что я собираюсь, что я хотела бы с вами обсудить, так это возможность того, что побои, которые вы нанесли юному Джеку, были чем-то вроде мести за те побои, которые вы получали от своего отца.

Это было так глупо, что Тиму потребовалось некоторое время на обдумывание.

— Послушайте, вы! Коли б я даже хотел врезать моему старику, так я бы ему башку и свернул, а не Джеку.