Фридрих Незнанский - Тень Сохатого

— Когда как.

Бухгалтер покачал головой:

— Уф-ф!.. Аж дух захватывает, как подумаю, какими суммами вы ворочали. Хотел бы я побыть в вашей шкуре. Не в теперешней, конечно, а в той, бывшей… Когда у вас в кармане был целый мир.

Боровский никак не отозвался на эту реплику. Тогда неуемный бухгалтер продолжил свою трескотню:

— По телику говорят, что Риневич был вашим другом. И как вас только угораздило его убить, а? Неужели большие деньги и впрямь делают из людей зверей? Неужели, чтобы стать богатым, нужно и в самом деле продать душу дьяволу? — Он прищурился и внимательно посмотрел на Генриха Игоревича. Затем добавил не без злорадства в голосе: — Теперь вам дадут лет двадцать, и выйдете вы на волю измученным туберкулезным стариком. Если вообще выйдете.

— Слышь, заткнись, а? — встрял в разговор волосатый вымогатель. — Кончай мужику нервы трепать. Ему и без тебя тошно.

— Да я же в философском плане интересуюсь, — запротестовал бухгалтер. — В наше время легче встретить Бога, чем живого, настоящего миллиардера. Я просто использую свой шанс, чтобы поговорить с ним. Ведь никогда же больше не доведется!

— Он уже не миллиардер, — заметил другой сокамерник, пожилой и молчаливый мужчина интеллигентного вида. — Он просто тля. Тварь дрожащая, как ты да я. К тому же — убийца. У него руки по локоть в крови своего друга. Ты уж лучше оставь его в покое. Этому человеку о собственной душе пора думать, а не о бывших миллиардах.

— Было бы о чем думать, — тихо и обиженно отозвался бухгалтер. — Душу продал, а миллиарды потерял. Обыкновенный неудачник, если вдуматься…

И тут Боровский вскочил на ноги, словно внутри него внезапно распрямилась пружина, до сих пор державшая его в сжатом состоянии. Глаза его сверкали, губы тряслись. Он уставился на бухгалтера и закричал:

— Послушайте, что вам от меня нужно, а? Вы хотите, чтобы я душу перед вами открыл, да?

— Да нет, я, собственно, не…

— Вы что, священник?

— Нет, — сдавленно пробормотал бухгалтер, ошеломленный таким поворотом дел.

— Так какого черта вы позволяете себе судить о моей душе?! — крикнул Боровский. — Какого черта вы записываете меня в великие грешники? Вы что, лучше меня?

Бухгалтер забормотал, словно оправдывался:

— Слушай, друг, ты что, с цепи сорвался? Я ведь не хотел тебя обидеть. Я это так, для поддержания разговора…

— Ты хочешь знать, продал я душу дьяволу или нет? — кричал на него Боровский, бешено вращая глазами. — Хочешь, да? — Он наступал на бухгалтера, и тот вынужден был вскочить на ноги и попятиться к стене. — Ну говори, гнида воровская, хочешь или нет?!

— Что ты… — Голос бухгалтера сорвался на сип. — Что ты сказал? — с трудом выдавил он из глотки слова.

— Я сказал, что ты мелкий вор! А я ни копейки ни у кого не украл! Все, что у меня есть, я заработал вот этим! — Боровский постучал согнутым пальцем по своему высокому лбу.

— Эй, парень! — окликнул его верзила-вымогатель. — Ты бы поосторожней с такими обвинениями. Ты все-таки не у себя в офисе.

— А ты не лезь! — рявкнул на него Боровский.

Верзила ухмыльнулся и встал с нар.

— Ну все, олигарх, — медленно и глухо проговорил он. — Сейчас я тебе покажу народный гнев. Сейчас ты узнаешь, что такое дубина народной войны. Сейчас я тебе эту дубину в глотку твою паршивую вобью.

Генрих Игоревич повернулся к верзиле и поднял руки к груди, приготовясь защищаться, но в этот момент жилистый и ловкий бухгалтер прыгнул на него сзади и сдавил ему горло локтем. Боровский попятился назад, пытаясь оторвать от своего горла руки бухгалтера, задыхаясь и хрипя:

— Отпусти… гнида… гнида…

— Давай его крепче! — весело сказал верзила-вымогатель. — А я ему пока копыта стреножу.

— Здоровый, зараза… — проскрипел бухгалтер, продолжая сдавливать голову Боровского в удушающем захвате. — Отожрался на народных харчах…

Лицо Боровского побагровело. Щеки бухгалтера тоже пошли красными пятнами. На его узком желтоватом лбу выступили крупные капли пота. Тем временем верзила-вымогатель нагнулся и схватил Боровского за ноги. Генрих Игоревич попробовал брыкаться, но верзила больно ударил его кулаком под коленку, потом еще раз, и, когда Боровский окончательно ослаб, оторвал его ноги от пола и сказал:

— Тащи его к лежанке, малый. Щас мы ему устроим пересмотр итогов приватизации.

Совместными усилиями бухгалтер и верзила-вымогатель подтащили Боровского к нарам и бросили на лежанку. Воспользовавшись тем, что противник ослабил хватку, Боровский хотел закричать, но верзила-вымогатель прижал огромную потную пригоршню к его лицу.

— Тише, — сказал он. — Тише, олигарх. Малый, держи ему руки, чтоб не брыкался. — Бухгалтер схватил Генриха Игоревича за руки и принялся их выворачивать. А верзила проговорил, обращаясь к пожилому сокамернику, тому, который советовал Боровскому думать о душе. — Слышь, дед, давай присоединяйся. Вдвоем не справимся.

— Справитесь, — равнодушно ответил тот. — Ты вон какой здоровый. А вообще, оставили бы вы его в покое, ребята. Он уже свое получил.

— Ну нет, — качнул бычьей головой верзила-вымогатель. — Я его еще поучу уму-разуму. Я из него спесь барскую выбью к чертям собачьим.

Генрих Игоревич почувствовал, как ужас жаром проникает в его мозг. Он хотел кричать и не мог — ладонь верзилы плотно заткнула ему рот. И тогда он заплакал, заплакал так, как плакал в детстве — не от боли, а от обиды. Но сокамерников это не остановило. Они были полны решимости окончательно и бесповоротно указать Боровскому его «истинное» место.

Когда пару минут спустя охранник распахнул дверь камеры, он увидел лежащего на нарах Боровского. Олигарх лежал ничком, уткнувшись лицом в одеяло. Спортивные штаны и трусы его были стянуты до колен, обнажив белые ягодицы. Верхом на Боровском сидел верзила-вымогатель. Он обернулся и, увидев охранника, быстро соскользнул на пол, поддергивая на ходу полуспущенные треники.

— А ну к стене! — крикнул на него охранник и замахнулся дубинкой.

Верзила испуганно отшатнулся и заголосил жалобным голосом:

— Да ладно тебе, командир, ничего я ему не сделал. Так, попугал только немного. В натуре, ну что я, педик, что ли?

Охранник оттеснил верзилу к стене, вдарив ему пару раз дубинкой по крутым плечам. Затем занялся Боровским.

— С вами все в порядке? — сурово, без всякой жалости спросил он.

Боровский кивнул, но ничего не ответил. Он лишь хрипло вдохнул всей грудью воздух, и плечи его затряслись в беззвучном рыдании.

Александр Борисович просматривал список, составленный Мишаней Камельковым, и удовлетворенно кивал. Из двадцати двух парней, изображенных на старой армейской фотографии, пятеро, помимо Боровского и Риневича, проживали в данный момент в Москве. Фамилия худого, смазливого паренька, который стоял на фотографии по правую руку от Боровского, оставалась пока неизвестной. Следы еще семерых мужчин с групповой фотографии также найти не удалось, но Камельков клятвенно пообещал разыскать их.