Илья Рясной - Мятежный регион

Им до сих пор не верится, что их не убьют. И осознать не могут, что опять начинаются бесконечные амнистии. Ну, те прошлые ельцинские амнистии боевикам – это им понятно. Они же тогда, в 96-м, вроде как победили. Но сейчас победили их. Значит, будут резать… А тут и не режут вовсе, да еще обещают отпустить, у кого на руках крови нет.

Вообще, глядя сейчас на происходившее в 2000-м году с высоты лет, могу отметить, что к боевикам и их пособникам федералы тогда отнеслись достаточно мягко. Могли ведь оперативники и следователи копать дальше и глубже, и тогда, наверное, половина населения республики оказалась бы подтянутой к каким-либо преступлениям и делам. В общем, сажай всех. Можно было бы допросить каждого беженца о притеснениях и преступлениях, забить обвиняемыми в геноциде все тюрьмы. Пошли мы тогда по другому пути. Сняли то, что на поверхности было, перебили и пересажали самых одиозных бандитов. Остальных простили. Позже некоторые бывшие боевики вообще попадут на службу в органы внутренних дел Чечни, некоторые прославятся не только наведением порядка у себя дома, но и разборками и рейдерством на территории Большой России. Но всё это будет потом.

Да, многих не только простили, но и должности дали. Правильно сделали? Я однозначно тогда считал, что надо было давить жёстче и круче, заставить оплатить кровью слезы тысяч загубленных жизней русских мирных жителей, засады на федералов, обстрелы, фугасы. Но потом, глядя на успокоенный Северный Кавказ (не совсем, но с тем, что было – никакого сравнения) пойму, что Путин, скорее всего, выбрал оптимальную линию. Хотя и хотелось нам немножко другого.

Но это будущее. А пока что сидят сепаратисты и им сочувствующие у нас в камерах и не квакают. Проверяем их на причастность к убийствам и терактам. Некоторые примеряются вполне себе нормально. Отпустить их – это выдать билет в горы и ждать, когда они выкопают автомат и положат очередного солдатика. Поэтому выход у нас один – везти всю эту шоблу в глухой лес.

– Ну и сколько по времени в лесу наших бандитов от этих врачей прятать? – спрашивает начальник МОБ.

– А пока это воронье не улетит, – говорит начальник ВОВД – Хоть неделю.

– Только хоть еду подгоняйте.

– Будет вам еда…

Конечно, мороки много от этих международных общественных организаций. Они все работают на западные спецслужбы и все заинтересованы в одном – раздуть пожар на Кавказе. Они такие активные и в Сербии были, и в Афганистане. Пройдет несколько лет – и всей толпой повалят в Сирию. Липкие и грязные инструменты холодной и горячей войны…

Но никого в лес нам тогда вывозить не приходится. Врачи без границ находят себе какую-то другую жертву, более лакомую, и отправляются в Наурский район.

После этого стресса работа у нас входит в привычную колею. Вон, бумаги надо выправлять. Ещё у пары боевиков пятнадцать суток кончаются. И надо срочно прикинуть, какими они матерными словами покроют сотрудников, выходя из здания ВОВД. И как все эти бесчинства покрасивше расписать в рапорте…

Глава шестая

Зачистки и выезды

Жара, пыль и коровы – вот главные впечатления о чеченских дорогах двухтысячного года.

На мероприятия, задержания обычно мы выезжаем в пять утра, чтобы заявиться пораньше нежданными гостями, пока клиенты ещё тепленькие и не разбежались. Примерно в это же время на поля и дороги вываливают стада коров. Кажется, их миллионы, и они завоевали планету. Они поднимают пыль и неторопливо плетутся к какой-то таинственной цели, куда их гонят пастухи.

Животноводство в равнинных районах Чечни издавна развито. Это нам только кажется, что сейчас коров много. На самом деле в девяностые годы поголовье сильно усохло – в разы, если не в десятки раз. Интересно, что на этих дорогах при СССР творилось?

Только встаёт солнце, а наша небольшая колонна – обычно два или три Уазика с занавешенными бронежилетами окнами, колесит по пыльным дорогам, пробираясь через бесчисленные стада. Машина с оперативниками и сопровождение из бойцов СОБРа. Огневое прикрытие должно быть. Передвижение одной машиной категорически запрещено множеством приказов и начальственных напоминаний, которые, впрочем, часто нарушаются – до очередного расстрела на дорогах.

По трассам с рассветом начинает работать инженерная разведка. Военные с миноискателями ищут фугасы и прочие закладки. Каждое утро. Изо дня в день. Рискуя нарваться на пулю или на взрыв. Сапёры, у них судьба такая, и жизнь их всегда на волоске. Их прозвали «одноразовыми». Это творческое развитие старой поговорки о том, что сапёр ошибается один раз.

Когда едешь по дорогам Чечни, всегда тебя слегонца обдувает потусторонний холодок – от близости фугасной смерти.

Как поётся в хорошей песне «Ментами не рождаются»:

«Кому награды россыпью,

А нам так чаще мимо.

Но если есть ты, Господи,

Спаси нас от подрыва».

Это ощущение близкого подрыва, затаившегося фугаса, который снесёт с дорожного полотна твою машину, как волна щепку, не покидает никогда. А ещё жжет мысль, что шкура твоя не может похвастаться пуленепробиваемостью.

Самое обидное на войне – это быть мишенью. Когда идёт боестолкновение, ты стреляешь, в тебя стреляют, или даже когда в рукопашную там – это как бы честный бой, у всех примерно равные шансы. А вот когда тебя из-за кустов выцеливают, и ты просто кабан на мушке – это самое неприятное. Другое дело, когда ты охотник. Это уже другая весовая категория.

Стрельба и взрывы идут по всей Чечне. Раненые, убитые – кажется, конца и края этому не будет.

Ну что же, такая работа. Лёгкой жизни никто не обещал. Как и лёгкой смерти.

Машины крутятся по улицам Шелковской, выбираясь на оперативный простор. На переднем сиденье скучает Борода – отлично прижившийся на войне опер, приветливый и крепкий парень, бывший десантник, прекрасный гитарист. От него впервые услышал песню «Батальонная разведка», ставшую у нас самой любимой, фактически полковой (или отдельской – как правильно будет сказать). И исполнял он её так, что дрожь пробирала.

Не утихает в салоне Уазика вечный балаган.

– Вот большой, а ума не нажил! – возмущается Макс в ответ на очередную колкость.

Это два неразлучных друга, можно сказать брата – Балу и Макс. Первый как две капли похож на диснеевского медведя Балу – и по телосложению, и по лицу, и по характеру. Такой же здоровенный, бесшабашный, добродушный, легкомысленный, язык без костей, записной юморист, в общем, прирождённый артист разговорного жанра. Макс – его полная противоположность – невысокий, худой, язвительный, собранный и дисциплинированный трудоголик, вечно всем недовольный, вечно всё не по нему – мол, вокруг одни раздолбаи, службу не знающие. Эти двое, несмотря на то, что лучшие друзья, мелко скандалят, базарят и пикируются друг с другом весь день без перерыва на обед. Балу просто невозможно заткнуть с его подначками, а Макс все время злится и облаивает его в ответ. За ними надо записывать, поскольку в этих перепалках порой такие перлы встречаются.