Гэвин Лайл - Ровно в полночь

– Нет.

Но когда он попытался перевернуть бандита ногой, лицо болезненно дрогнуло. Убедившись, что тот мертв, он убрал ногу, и труп упал ничком.

– Я двадцать минут торчал в кустах, пока он себя не обнаружил. Есть новости?

– Дайте посмотрю, – я разорвал на нем рубашку. – Новости такие. За нами приедут, но жандармы сидят в засаде в деревне. Они слышали стрельбу и теперь прочесывают поля. – Я махнул через плечо. – Задело только слегка, но бежать... Сможете?

Он кивнул.

– Обогните деревню и выходите на дорогу.

Подошел Мэгенхерд, осторожно, двумя пальцами, неся мой маузер, как дохлую крысу. Харви повернулся к нему.

– Лихтенштейн в той стороне, – он махнул рукой в сторону ручья. – Берите багаж и вперед.

Мэгенхерд буркнул:

– Багаж не так важен...

– Важно, – перебил я, – чтобы по нему не узнали, кто здесь был.

Мэгенхерд пошел за вещами. Харви оглянулся на труп бандита.

– Вот улика посерьезнее. Вряд ли полиция решит, что он покончил с собой.

С лугов донеслось:

– Вперед! Живее!

Я предложил:

– Давайте попытаемся сбить их с толку. Переберитесь через ручей и отойдите подальше: они будут искать следы вдоль берега. За мной не возвращайтесь, что бы не произошло.

Харви покосился на меня.

– Надеюсь, вы не собираетесь изображать капитана тонущего корабля?

Мимо проплелся Мэгенхерд с тяжелыми сумками. Я заверил:

– Я вас догоню.

Харви задумчиво заметил:

– В меня попали впервые. Он подобрался сзади и застал врасплох.

– Я догадался!

Похоже, он меня не слушал.

– Конечно это не оправдание. Так нельзя – чтобы застигали врасплох. Это моя работа... – Он поморщился и, прижав к ребрам локоть, заковылял по просеке, с сумкой "Эйр франс" в правой руке.

Я снова глубоко вздохнул, – не только из-за прыжков и беготни, – вынул из саквояжа кобуру, пристегнул ее как приклад к "маузеру" и подошел к убитому бандиту.

Тот оказался небольшого роста, с давно нестриженными темными волосами, в поношенном сером костюме. Оружие – американский армейский пистолет 45-го калибра. Я положил его в карман и поволок труп через рощу к полям, где бродили жандармы.

У опушки я осторожно опустил тело и проверил, сколько в пистолете патронов. Их было слишком много для моего замысла. Оставив три, я пробрался к опушке. Метрах в пятидесяти по пояс в высокой траве стоял жандарм, не сводя глаз с рощи. Второго я не видел. Тогда я на карачках отполз подальше и побежал к дороге.

Четыре выстрела и труп требовали объяснения. Я приложил "маузер" к плечу и выстрелил в сторону ближайших деревенских домов, в четверти мили от рощи. Теперь, когда жандармы убедились, что в них стреляли, они могут поверить, что и предыдущие выстрелы предназначались им же.

Я вернулся на опушку. Жандарм оставался на том же месте, полагая, что находится вне пределов прицельного огня. Из "маузера" с прикладом на такой дистанции я мог бы отстрелить ему брови. Но не мешало бы еще знать, где его напарник.

Я спрятался за дерево и заорал, предлагая взять меня живьем, если ему хватит смелости. Жандармы убили моего отца и брата. Теперь пусть попробует справиться со мной! Но я умру не один!

Показаться слегка не в своем уме – значит смазать некоторые неловкие детали. Когда я закричал, жандарм пригнулся, но остался на виду. Я пустил пулю достаточно близко к его голове, не оставляя сомнений, кого я имею в виду. Жандарм сразу нырнул в траву. Зато неожиданно близко вскочил его напарник и выпустил очередь в мою сторону. Вокруг посыпались шишки и еловая кора. С меня было достаточно. Я издал долгий предсмертный хрип, завершив его жутким стоном, схватил саквояж и помчался прочь.

Харви с Мэгенхердом я догнал, когда они второй раз перебирались через ручей, чтобы выбраться на дорогу. К тому времени мой бег давно перешел в ускоренный шаг.

Харви вымученно улыбнулся и сказал:

– Идея недурна, но надолго ли ее хватит?

Видимо, он слышал разыгранную мной комедию.

– Надеюсь, нам хватит.

– Рано или поздно они обнаружат, что парня застрелили из револьвера, а не из автомата.

– Решив, что дело сделано, они не станут торопиться со вскрытием.

Мы переправились через ручей и укрылись под изгородью. Я посмотрел на часы – прошло примерно полчаса, как я расстался с мисс Джермен. Зато ноги прекрасно помнили, что я за это время их четырежды промочил. Мы заковыляли к дороге. У ворот стоял серый "ситроен"-фургон с надписью "Поместье Пинель" на ржавом кузове. Мисс Джермен с кем-то еще склонились у переднего колеса, будто проверяя шины.

Когда мы приблизились, сопя, как табун загнанных коней, ее напарник встал и поспешил нам навстречу.

Это была Жинетт в серой юбке и старом, заношенном замшевом жакете.

Старше, чем при нашем расставании двенадцать лет назад, но не настолько старше. Может быть, больше усталости в темных глазах, какая-то солидность в лице. Но те же темно-каштановые волосы, нежная бледная кожа, как будто никогда не знавшая лучей солнца, и та же грустно-насмешливая улыбка, которую я слишком хорошо помнил.

Она коснулась моей руки.

– Привет, Луи, ты нисколько не изменился.

Ноги мои промокли до колен, куртка и рубашка были покрыты глиной и хвоей, волосы свалились на глаза, и в них торчали все образцы местной флоры. В руке я сжимал огромный "маузер".

Я кивнул.

– Наверное, следовало бы.

И мы полезли в фургон.

Когда дверь фургона распахнулась, я увидел, что мы остановились на дорожке перед шато. Оно было не в духе здешних мест, хотя и выглядело, как подобает шато, – по крайней мере с точки зрения англичанина. Может быть, именно потому один из прежних графов и выстроил его в подобном стиле: ему нужно было такое, что хорошо будет смотреться на винных этикетках.

Он заимствовал идею в верховьях Луары – массивная постройка в духе ложной готики, с высокими окнами и круглыми башнями по краям, украшенными остроконечными крышами, покрытыми голубым шифером, не гармонирующим с розовым южным камнем, из которого выстроили сам замок. Но этого не видно на аккуратных этикетках.

Я повернулся к Жинетт.

– Не знаю, нужно ли кого-то представлять...

Она с любопытством разглядывала Мэгенхерда.

– Пожалуй, мне лучше знать.

– Мистер Мэгенхерд. Жинетт, графиня де Мари.

Услышав его имя, она чуть подняла брови. Он взял ее руку, весь подобрался и даже поклонился.

Потом я представил мисс Джермен и Харви. Тот выглядел не лучшим образом: складки на лице стали глубже и все лицо напряженно застыло.

Жинетт сказала:

– Вы ранены. Пойдемте, Морис перевяжет рану. Тут я заметил на террасе седого старика в белом жилете, державшегося позади. Я подошел, пожал ему руку, и старое, загорелое, сморщенное, как печеное яблоко, лицо расплылось в широкой ухмылке. Поинтересовавшись, как идут дела, мы оба согласились, что неплохо. Он заявил, что все совсем как в прежние времена, еще раз ухмыльнулся и повел Харви в дом.