Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

Заинтересовался справками и картами, составляющими особый отдел записной книжки?

Справочный отдел действительно был объемен.

Вместе с телефонами и адресами отелей, мотелей, вокзалов и аэропортов многих городов мира, с расписанием рейсов всевозможных авиалиний, таблицами метрических систем и полезными советами на все случаи дорожной жизни, справочный отдел занимал треть всей записной книжки. Здесь можно было получить представление о рейсах главных международных авиалиний, о статусе отелей, наконец, телефоны служб, даже весьма специфических. Здесь были карты Чикаго, Лос-Анджелеса, Нью-Йорка, Сан-Франциско, Вашингтона, Парижа, Стокгольма, Москвы, Пекина. Вряд ли Колян собирался в обозримом будущем посетить один из указанных городов, но записную книжку Философа он почему-то не выбросил, как не выбросил и карту, не вклеенную в книжку, а просто сложенную вчетверо и аккуратно помещенную между страницами.

Самая обыкновенная топографическая карта Кузбасса.

Широкие поля кое-где прожжены, в двух местах испачканы чернилами, тут же карандашом отмечен номер телефона: 384-22-23-521 . Яшкино, Тайга, Пихтач, Яя, Анжерка, Мариинск. Неподалеку должны находиться Киселевск, Прокопьевск, Белово, Гурьевск, но они в квадрат не вошли.

Зачем понадобилась карта Коляну?

Может, бывший авиатехник «бомбил» города Кузбасса прямо по карте?

Сунув карту в боковой карман сумки (своей, не Коляна), Сергей раскрыл записную книжку. Совесть его нисколько не мучила. Если я мог пить водку с убийцей, значит, могу заглянуть в чужие записи. Что бы там ни вносил Философ в записную книжку, я имею право взглянуть на его записи.

Открыв бутылку с минеральной водой, он сделал несколько глотков.

Поддатый мужик в тамбуре оглянулся. Может, надеялся, что у Сергея найдется что-нибудь покрепче минералки. Стараясь не обращать внимания на страдальца, Сергей внимательно листал записную книжку, довольно плотно исписанную Суворовым. Наброски к будущим лекциям? Выписки на память? Наметки к задуманной, но так и не написанной статье?

Положительный герой нового времени по Чернышевскому.

Обдумать швейную мастерскую Веры Павловны. Насколько счастливы швеи, освобожденные от власти хозяев? Как меблированы комнаты девушек? Устраивает ли их один и тот же обед – рыба, телятина, рисовый суп? Много ли они читают? Как относятся к детям? Что для них важнее – существенное сокращение расходов на жизнь или те мелкие удобства, без которых невозможна жизнь даже в коммуне?…

Сергей удивился.

Вася ввел меня в коммуну, помещавшуюся в Эртелевом переулке в доме Хрущова. Коммуна эта занимала маленькую комнатку, и членами ее состояли Воскресенский, Сергеевский, Соболев, князь Черкезов и Волков, и тут же проживали две нигилистки, Коведяева-Воронцова и Тимофеева, и все они спали вповалку. Четверо первых были люди модные, потому что отбыли срок заключения в крепости по прикосновенности к делу Каракозова…

Сергей пролистал несколько страниц.

Все же, наверное, наброски к будущей лекции…

Мир Фурье, гармония двенадцати страстей, блаженство общежития, работники в розовых венках, – все это не могло не прийтись по вкусу Чернышевскому, искавшему всегда «связности». Помечтаем о фаланге, живущей во дворце: 1800 душ – и все веселы! Музыка, флаги, сдобные пироги…

Музыка? Флаги? Сдобные пироги?

«…Сережа, я сон видела, – вспомнил Сергей срывающийся голос Веры Суворовой. – Я видела белый, но почему-то мрачный дворец. А во дворце веселились…»

Еще, вспомнил он, Вера Павловна видела Морица.

Ты будешь спать, но я тебя не трону, любовь моя к Отечеству заразна…

Мориц вспрыгнул на стол. По словам Веры, он, как обезьяна, кривлялся и тряс плечами, а в руках держал серебряную чашу на полведра.

Миром правит математика и правит толково; соответствие, которое Фурье устанавливал между нашими влечениями и ньютоновым тяготением, особенно было пленительно и на всю жизнь определило отношение Чернышевского к Ньютону, – с яблоком которого нам приятно сравнить яблоко Фурье, стоившее коммивояжеру целых четырнадцать су в парижской ресторации, что Фурье навело на размышление об основном беспорядке индустриального механизма, точно так же, как Маркса привел к мысли о необходимости ознакомиться с экономическими проблемами вопрос о гномах-виноделах («мелких крестьянах») в долине Мозеля…

А-а-а, вспомнил Сергей.

Оказывается, яблоко Фурье не пьяный бред Коляна.

Он вычитал о таинственном яблоке в записной книжке Суворова…

Государство, несомненно, произошло из неизбежной нужды людей во взаимных услугах. (Сергея страшно раздражал поддатый мужик, куривший а тамбуре, часто оглядывающийся и страдальчески сплевывающий прямо под ноги. Никак не вязался мужик со словами Платона.) В самом начале государство могло состоять из четырех или пяти мужчин. Каждый отдавал на общую пользу все свои способности, может отсюда и пошли общественные классы, соответствовавшие трем главным элементам души: мышлению, отваге, чувству. Из первого элемента вышел класс правящий, из второго – класс воинов, из третьего – многочисленный класс работников, добывающих все необходимое для нормального существования. Первый и второй классы автоматически составили группу «стражей» народа. Кстати, чтобы солдаты, обладая оружием, не пожелали произвести нападения на мирных обывателей и отнять у них хлеб и пиво, солдатам ежедневно выдавали жареную говядину и вино…

Это правильно, подумал Сергей.

Кажется, я слышал об этом от самого Суворова.

Ни в какую эпоху, даже в самую спокойную, не рекомендуется держать военных на голодном пайке.

Христианство – как утопическое учение.

Три завета в особенности: о любви к ближнему, о непротивлении насилию, наконец, об уничтожении грешников и отступников.

Первый завет так, к сожалению, и остался всего лишь благим пожеланием, часто повторяемым в проповедях и молитвах, но никем, в сущности, не исполняемым вне узкого круга близких друзей и родственников, а вот истребление грешников и отступников стало со временем чуть ли не главной задачей любой политики, в том числе и политики церкви. Крест стал рукоятью меча…

Сильно сказано, отметил Сергей.

И все же недоумение не уходило: он никак не мог понять, зачем Колян таскал при себе такую улику?

Томас Мор.

Все преступления являются результатом дурных законов и ненормальных общественных отношений. Воры размножаются там, где правители больше заботятся о покорении новых стран, чем о хорошем управлении теми странами, которыми уже владеют, а также там, где привилегированные классы ведут праздную жизнь и обирают население посредством арендной платы или эксплуатации. Народ, доведенный до нищеты превращением пахотных полей в пастбища для овец, непременно переходит на воровство. Сельские рабочие, вытесняемые из деревень, уходят в города, бродят там бессмысленными голодными толпами, и в качестве бродяг попадают в тюрьмы…