Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

– И что рассказывал?

– Да что Кобельков расскажет! – злобно махнул рукой Коровенков. – Что расскажет такой козел? Дважды приближался и дважды не приблизился. Один раз почти до стены дошел, а дальше ни шагу. Ему дважды охрана рыло начистила, намекнули: в третий раз пристрелим. С той поры не ходит, а нам скучно. Как горючка сгорела, совсем скучно. Вот и ходит Кобельков по виски. Не пускает немца и шейлу в избенку бесплатно, говорит, что за гигиену надо платить. А те и рады, не играется им в траве. Запрутся в избенке и сказки рассказывают.

– Какие сказки?

– А я знаю?

Коровенков недовольно покачал головой, поморщился, подержался за голову руками. Вонючий напиток из мятой жестяной кружки каждый раз действовал на него бодряще, но как-то недолго.

– Да вон он и сам, козел!

Сергей и Валентин обернулись.

Из сизого ельника, как из-за сумрачных прихотливых кулис, весь в сухой хвое и в паутине, пошатываясь, вышел человек мужского пола – наверное, Кобельков, он же Живой труп, если верить Коровенкову, он же Башмачок хрюстальный. Сильно помятый, взъерошен, как дикий зверь, он все равно выглядел крепче Коровенкова. Правый карман брюк неприлично оттопыривался, но кверху от пояса Кобельков был потен и наг. А на правом плече лиловела знакомая пороховая наколка: шприц, обвитый розой, и краткое резюме – «Все пройдет».

Колян!..

Сергей невольно отвел глаза в сторону, но Колян его не узнал, да и не мог узнать. Сколько времени прошло с той встречи в Тайге и был Колян тогда пьян и невнимателен.

– Принес? – противным голосом спросил Коровенков.

– А чего же? – Колян без всякого удивления почесал круглую, неровно постриженную голову и выставил на ступеньку крылечка квадратную стеклянную бутыль виски «Сантори». Бутыль была абсолютно идентична выловленной из реки. – Чего ждешь, козел? Где тушенка?

– Ну, тушенка, она казенная… – оглянулся Коровенков на Сергея.

Видимо, прощупывал начальство на предмет неожиданной выпивки.

– А мы разве не казенный народец?

Ничего, кроме брезгливости, Сергей не испытывал. Убийца Веры Суворовой опять стоял перед ним и, кажется, Сергею опять предлагали с ним выпить.

Но почему Кобельков? Где он подхватил такое имя?

Не скрывая недоброжелательности, спросил:

– Откуда виски?

– Знамо от немца.

– Чего немцы делают в тайге?

– Шейлу трахают, – подмигнул Колян, и привычно свинтил металлическую пробку с бутыли. Ему наплевать было на Сергея и на Валентина, тем более на Коровенкова, многозначительно, но тщетно приподнимающего белесые редкие бровки.

– Чего же ты не пригласил немца?

– А он сам придет.

– Сюда?

– А куда ж еще? – грубо сплюнул Колян, и вытер запястьем губы. – У него ж больше нет выпивки. Не на периметр же ему пилить. Ему там клизму поставят. Ведра на три. Сейчас оттрахает шейлу, и придет. Таким немцам всю жизнь море по колено. Мы, значит, их трахаем, мы, значит, войны у них выигрываем, а им все равно море по колено. Только я секрет знаю, – сплюнул Колян. – Шейла с немцем трахается, но, по-моему, немец уже в отлупе. Отталкивает она его. Точно говорю, отталкивает.

Взгляд его упал на венок:

– Это кому?

– Тебе, Кобельков.

– Уважили, – кивнул Колян без испуга. Горячий пот струйками сбегал по упрямому лбу, по узким щекам, по пороховой наколке, красующейся на плече. – Открывай тушенку! – крикнул он Коровенкову. – И четверть доставай. Сейчас разбавим! – И повернулся к Сергею: – Рыбаки, что ли? – И совсем уже весело добавил: – Нарежемся сейчас, как суки.

– А работать когда?

– А ты тащи лапник, начнем работать, – как бы обиделся Колян. – Вам рабочего человека не понять.

– Ты это… – не выдержал, зашипел Коровенков. – Это ж начальство… Ты попридержи, зараза, язык!..

Бред какой-то, подумал Сергей.

От чего бежишь, к тому, в общем, и приходишь.

– Все, приматы, погуляли и хватит, – жестко сказал он, открывая рюкзак. – За пьянство и разврат, за вакханок и догаресс, за лень и прогулы ответите вычетами. А вот за то, что не померли, – он отвел ненавидящий взгляд от Коляна, – хвалю.

Да в сущности-то, подумал он, за что ругать?

Другой жизни ни Коровенков, ни Кобельков (мало ли, что он Колян) никогда не знали и не знают, и панику в Мариинске поднял, конечно, этот обалдуй-рыбак, позвонивший Серому. Сам, наверное, нарезался, как сука, вот и выдал Серому… Хотя и того обалдуя ругать не за что… Ведь обалдуй не забыл о гегемонах, он донес свои сомнения до Серого… А вот мне на роду написано натыкаться на Коляна… Такая карма… Но это ничего, подумал он. Наведем порядок, дадим по жопе немцу с периметра, чтобы не соблазнял гегемонов, сольем самогон в канаву, а аппарат пустим на слом…

Презервативы – в незаконченной прозе Нагибина, но не между нами…

Тревога и беспокойство.

Тревога и беспокойство были разлиты в воздухе.

Дом сумасшедших имени еврея, объяснил Мориц.

Два нарика на кухне. Словили приход, тащатся. Вбегает такса, начинает хлебать из чашки. Один говорит: «Что-то у собачки ножки короткие». Другой, после паузы: «До пола же достают».

Бидюрова не улыбнулась.

– Почему русские женщины всегда такие недоброжелательные? – без особого интереса спросил Мориц. – Идешь, улыбаешься, вот я весь твой! – а они только губы крепче сжимают: «Не дам!» Почему бы не улыбнуться?

– Потому что козлы кругом.

– И я?

Бидюрова вдруг задумалась:

– А ты немец или еврей?

– А что лучше?

– Немец.

– Тогда еврей.

Мориц прижался голой спиной к теплой бревенчатой стене и некоторое время молча разглядывал Бидюрову. Ты пришла как морская свинья… Странно, но все женщины, которых он знал, всегда носили некрасивые фамилии. Даже те две иностранки, с которыми ему удалось переспать (с одной в Москве, а с другой в Иркутске). Чешку звали Ева Вонявка, хотя фигура и голос у нее были замечательные, а дивную рыжую шотландку с потрясающими волосами до самой жопы – Дина Микроп.

Сочетание имен и фамилий Морица бесило.

Сирень цветет в вашу память… Почему не Шарон Стоун, не Джоан Смит? Почему не фамилия, как, скажем, у композитора Чайковского? Почему не Лилиан Чапек, не Гета Либлинг, не Маша Гуттенау? Земляничная фабула в шоколаде… Почему его подружками всегда становились Соньки Подшивалины, Люськи Чухаевы, Надьки Серозадовы, Алки Бухановы? Даже Бухло у него была – рыжая-рыжая Светка Бухло. Светлана Пантелеймоновна. А еще год он тащился от Мирры Йайцман, погоревшей на покупке дури, и было дело, чуть не женился на глазастой Ирэн Пузаевой-Клоппер.

Болонки в климаксе.

Не уродки, но никогда не принцессы.

Когда однажды Морицу сказали, что им интересуется некая московская поэтесса с замечательным по звучанию, даже просто редкостным по нашим временам именем Ирина Яблокова, он сразу понял, что по жизни она какая-нибудь Люська Кузяк-Липучкина, и встретил ее прямым вопросом: «Где вы купили такие кривые колготки?»