Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

«Назови первый пришедший на память город».

«Тамбов».

«Ну, вот, Тамбов и есть пара Тайге!»

«Это как понимать?»

«А творчески, старик, только творчески! А то все: Мишка дурак, Мишка дурак! – неистовствовал Чугунок. – Тут дело в творческом подходе. Не спит, значит, еще соловей томский! Понял? – И объявил торжествующе: – Отсутствие всяких закономерностей – вот главная закономерность! Какой город назовешь, такой и будет парой. Всосал? Найдись смелый человек, влепи в упор первое пришедшее в голову название, вот и выигрыш. Для умного человека мне карт не жалко. Любой экземпляр отдам».

– Нравятся? – повторил Чугунок.

– Еще бы…

– Думаешь, я тут прячусь? – хитро прищурился Чугунок и почесал голую загорелую грудь. – Я тут не прячусь. Живу! Понял?

Глаза Чугунка смотрели уверенно.

Не было в глазах знакомой тухлинки.

Очень живо поблескивали глаза, совсем как у веселого мошенника Варакина.

– Я тут ни от кого не прячусь. Здесь никто не стоит над душой у меня, блин! – с некоторым даже превосходством похвастался Чугунок. – Хочу, работаю, хочу, размышляю о жизни. А хочу, – довольно потянулся Чугунок, – могу в тайгу уйти на полмесяца. Одно время работал в прачечную, мне нравилось, но там Лизунов лютует, крутую дисциплину навел. У него все на учете, он настоящий извращенец, блин! Поет, поет еще соловей томский! – Похоже, появление Сергея удивило Чугунка еще меньше, чем Варакина. – А если смутно на душе, полбанки не заложу, теперь это не мой стиль. Лучше пойду к костру. Правду послушаю, сам выскажусь. Чистую правду, Серега, говорить страшно только поначалу. Слышишь меня? – таинственно поманил Чугунок и приложил палец к толстым губам. – Ты мне помогал?

– Помогал.

– Ты меня не обижал?

– Не обижал.

– Мы в мире жили с тобой?

– В мире.

– Вот значит, и я тебе помогу.

– А разве я прошу помощи?

– А тебе и просить не надо, у тебя все на роже написано, – нагло почесал голую грудь Чугунок. – Да я и сам в курсе. Сидел ночью в конторе, там у нас пункт связи, и все сам слышал. Ну, спутниковая связь, я люблю трепаться по телефону, – объяснил он. – Поздравил одного придурка с семнадцатым числом.

– Почему с семнадцатым?

– Ну? – обрадовался Чугунок. – Ты не слышал?

– О чем?

– Так ведь праздник дефолта!

– Объясни нормально.

– Да нечего объяснять? Совсем новый национальный праздник!

– Что ты несешь?

– Так правительство же Кириенко объявило дефолт, блин! Самая распоследняя старушка шамкает теперь это слово. Рубль рухнул, Серега! Как в сказке. Была картошечка простая, стала золотая. Короче, семнадцатое августа, блин! Так сказал гордый премьер Кириенко городу и деревне. Кстати, – деловито напомнил Чугунок, – если ты работал с бумагами ГКО, то по ним теперь тебе ничего не причитается. Заморожены. Может, до твоей стрости. Всосал? Виталик Тоцкий, говорят, стоит сейчас на коленях у стены Плача и ненавязчиво намекает своему Христу: верни, блин, дескать, бумаги. А что Христу до ГКО? Он палестинцев унять не может. Считай, все рухнуло, Серега, – нагло почесал загорелую грудь Чугунок. – Опять нас с тобой обули.

Чугунок внимательно посмотрел на Сергея, и по его глазам Сергей понял, что он не врет. За ту неделю, что Сергей провел в тайге, в мире действительно что-то случилось.

– Да ладно Кириенко, – ухмыльнулся Чугунок. – У тебя сейчас другие проблемы. Ты, как я понимаю, оказался в Новых Гармошках не ко времени. Ты вроде незрелый кадр. Другие – зрелые, а ты не зрелый. А это дело такое, это дело важное, – значительно покрутил пальцем у виска Чугунок. И понизил голос: – Сваливать тебе надо.

Сергей удивился.

Полчаса назад Ленька Варакин категорически не советовал ему искать выхода из Новых Гармошек, и вдруг такое предложение.

– Я ж говорю, ночью сидел в конторе, – пожал Чугунок загорелыми плечами и задумчиво почесал грудь. – Лучше бы я воевал с Лизуновым в прачечной, блин. Не буду врать, есть у тебя проблемы. Своими ушами слышал, как Ант говорил с Третьим, а потом с Седьмым.

– Ант?

– Он самый.

– Это служба безопасности?

– Ну, что-то вроде.

– Мордастый такой?

– Ага.

– Давно его знаешь?

– А сколько нахожусь в Новых Гармошках, столько и знаю. Дельный мужик, слово держит.

– А Третий и Седьмой, они кто?

– Они не кто, они – что, – охотно объяснил Чугунок и с любовью оглянулся на розы. – Третий и Седьмой это тоже периметры. Третий, к примеру, бывший атомный бункер. Его правительство продало Алексею Дмитриевичу по ненадобности, – объяснил Чугунок, любуясь розами. – Говорят, какие теперь войны, раз капитализм победил? Где находится бункер, я, правда, не знаю, но в России, это точно. И люди там наши. Только спасаются не как мы, а строже. У нас, сам видишь, жизнь свободная, а в атомном бункере люди тесно живут. Так что, – нагловато подмигнул Чугунок, – тебе тянуть не стоит. Тебе сейчас не до цветов. – И подвел итог: – Раньше свалишь, дальше будешь.

Сергей устало присел на скамеечку перед крылечком.

Он ничего не понимал. Он никак не мог связать воедино предупреждение Чугунка и слова Варакина.

– С чего ты взял, что мне надо сваливать?

– От Анта слышал, а он слов на ветер не бросает. Ночью говорил по спутниковому телефону. Сперва с Седьмым, потом с Третьим. С Седьмым я, правда, мало что понял, они там все по-английски.

– Почему по-английски?

– А Седьмой это, наверное, не в России, – пожал голыми плечами Чугунок. – Может, это такой же периметр, как Новые Гармошки, только не в России. На нем господин Хаттаби командует. А вот с Третьим, с тем проще. Третьему Ант жаловался прямо по-семейному. Появился, мол, в Новых Гармошках, один человечек. Совсем дурной, недозрелый, не ищет спасения. Другому человечку только намекни, он сам в соломинку зубами вцепится, а этот – нет. Я тебе честно скажу, Серега, Ант это так говорил, что видно, что у него на тебя большой зуб. Я, Серега, впервые слышу, чтобы кого-то из Новых Гармошек собирались перебрасывать в другой периметр. Никогда такого на моей памяти не было. Немца вот собираются выгнать, так это ж свое домашнее дело, немец заслужил. Мудак он, прямо скажем. А этой ночью Ант по спутниковому телефону заявил, что готов в любое время отдать недозрелого гостя Седьмому. Дескать, ну, совсем незрелый гость. Мы в Новых Гармошках собрались полные, зрелые, сочные, можно сказать, сами упали с дерева, а тут незрелый. Отдадим, дескать. Я думаю, Серега, Ант не врет. У нас вообще не врут.

– А если он не обо мне говорил?

– Да ну! – уверенно заявил Чугунок. – О тебе, конечно. – И нагло почесал голую грудь. – Я на периметре всех знаю. Просто не помню, чтобы кто-нибудь так доставал Анта. Даже немец. А ты достал. Ты упертый. Мы ведь почему здесь? – неистово зашептал Чугунок. – Да потому, что впали в отчаяние. Потому, что стало нам все равно: кого-нибудь задавить или самим задавиться. Нам соломинка была нужна. И нам соломинку бросили. Нам ведь что было надо? Во-первых, спастись. Во-вторых, восстановить потерянное. В-третьих, оправдаться перед окружающими – перед женой, перед детьми, перед партнерами, перед друзьями. Понимаешь? Вот мы и схватились за соломинку. И теперь знаем, что не проиграли. Теперь знаем, что вернем долги и начнем совсем новую жизнь. И не буду я больше просить у тебя штуку баксов, и торговать топографическими картами больше не буду. А если и буду, то уже совсем не так. Мы поняли! Всосал? А вот в тебе, Серега, по глазам видно, прежняя жизнь гуляет. Ты, может, и приустал, только все равно тебе там жить интересно. Этого не скроешь. Ант вчера так и сказал. Очень, дескать, недозрелый человечек. Так что сваливай, пока есть возможность. А то попадешь в атомный бункер или еще куда подальше. У Алексея Дмитриевича каждый человек продуман насквозь, все тут просвечены как рентгеном, а ты в Новые Гармошки свалился, будто с Луны. Так что смотри. Отдаст тебя Ант в атомный бункер. А то и в Седьмой.