Михаил Серегин - Тайна черного ящика

Раз наш Министр принял такое решение, значит, посчитал, что у него хватит сил добиться такой цели. Да он сам, собственно говоря, и сказал об этом Григорию Абрамовичу, а заодно и всем нам, кто там присутствовал.

Я вдруг поняла: хочу я того или не хочу, но я уже втянута в борьбу за то, кто станет будущим Президентом России. Провокации ФСБ против МЧС вдруг обрели для меня вполне определенный смысл. Они не могут не знать о планах нашего Министра, и все их усилия направлены на то, чтобы помешать ему в достижении поставленной цели. Вопрос об агенте, работающем на них в высшем руководстве МЧС, приобретал совершенно новую окраску. Я могла утешить себя только тем, что из числа подозреваемых я могу теперь исключить самого Министра. Было бы слишком оригинально устраивать провокации против самого себя. Разве что все эти провокации – тонко продуманный спектакль?

Сомнения опять заполнили мою голову. Кто же работает на ФСБ? Чугунков? Грэг? Крупнова? Или же все-таки – Министр? Но ответа у меня по-прежнему никакого не было…

Нет! Нужно подходить к этой проблеме постепенно, рассматривая действия каждого в отдельности и ища в них противоречия. Но для этого просто необходимо целое море информации, которой я просто не обладаю.

Например, откуда Министр взял все эти свои прогнозы? Разве можно предугадать или просчитать стихийные бедствия? Ведь ответ заложен уже в их названии – стихийные, случайные, непредвиденные! Как же можно их предвидеть? Это же нонсенс!

«Постой-ка, – сказала я сама себе. – Чугунков дал тебе задание разобраться с причинами катастрофы на Шикотане. Зачем? Не с той ли самой целью? Может, и он тоже хочет понять, можно ли предвидеть такие случаи и сделать вывод о прогнозах, сделанных Министром? Значит, он тоже подозревает Министра в нечестной игре? А это может означать только сотрудничество с ФСБ. Но ведь Чугунков может преследовать и противоположные цели, если, например, с ФСБ сотрудничает не Министр, а сам Чугунков. Дядя Костя – агент ФСБ? Бред какой-то…»

Но несмотря на то, что я назвала эту мысль бредом, я теперь не была уверена ни в ком, кроме Менделеева. Психологические доказательства для меня – самые убедительные. Я, можно сказать, провела самостоятельную психологическую экспертизу по своей оригинальной методике и пришла к однозначному выводу: Менделеев не может сотрудничать с ФСБ, это противоречит реальным психологическим фактам.

В отношении ни одного из остальных я этого сказать не могла.

«Достаточно ломать голову над неразрешимыми пока загадками, – сказала я самой себе. – Нужно четко определить для себя задачи и собирать информацию, которая позволит сделать точный вывод, а не очередное предположение. Фимку я попросила разобраться с геофизиками, и это очень верный шаг. Но только теперь нужно смотреть на то, что ему удастся узнать с точки зрения достоверности прогноза, сделанного Министром, а не по частному вопросу, касающемуся только Шикотана. Это первое. Второе. Чугунков ведет себя как-то странно. Это достоверный факт, требующий объяснения. И пока я не пойму, зачем он послал меня разбираться с этими то ли японскими, то ли российскими охотниками-рыбаками, я не смогу двинуться дальше в своем анализе. Может быть, он хотел просто отправить меня куда-нибудь подальше, чтобы я нос не совала куда мне не положено. Например, к тем же геофизикам? А может быть, есть какая-то другая, более важная причина? Надо и в самом деле разобраться во все этом, как я пообещала генералу Чугункову.

Из задумчивости меня вывел изменившийся характер шума, создаваемого вращением винта. Я выглянула в иллюминатор и увидела, что вертолет садится на какое-то судно. В первый момент я не могла определить его размеры – большое оно или маленькое, сравнить на фоне океанской воды было не с чем. Но вертолет продолжал опускаться, судно росло и росло на моих глазах, пока не превратилось в настоящий большой корабль. А когда на его палубе я различила маленькие фигурки в военной форме, я сильно засомневалась, что это тот самый пограничный катер, на который обещал меня доставить Евграфов.

– Куда вы меня привезли? – прокричала я в ухо сидевшему рядом капитану.

Тот только успокаивающе помахал ладонью – не беспокойся, мол, все в порядке, прибыли по тому адресу, который нужен.

На авианосце Тихоокеанской военной флотилии «Стремительный», которым оказался огромный, в детальном рассмотрении, корабль, мы пробыли совсем недолго. Галантный морской офицер поцеловал мне руку, чем вызвал гримасу неудовольствия на лице Евграфова, и сообщил, что в квадрате 22/46-Е подобран человек в национальной одежде, привязанный ремнями к обломкам лодки. Он был без сознания. Судовой врач привел его в чувство, но говорить толком он еще не может, сказал только, что его лодку перевернула и разбила «большая волна». Поняв, что это один из тех, кого ищут спасатели и пограничники, военные моряки связались с заставой пограничников, а оттуда их сообщение передали Евграфову, и он решил сразу же забрать потерпевшего крушение и доставить его на берег.

Я обратила внимание на слова офицера – «в национальной одежде». Ясно дело – в японской, решила я, какая же еще национальность может жить в непосредственной близости с японской границей?

Однако, когда на носилках матросы пронесли в самолет подобранного в океане человека, я сильно засомневалась, что это – японец. Это был человек уже, как мне показалось, очень зрелого возраста. Прежде всего меня смутила его совершенно белая широкая окладистая борода и такие же белые усы. Почему-то я очень плохо представляла себе японцев бородатыми.

Да и лицо у него было очень мало похоже на те лица, которые мы привыкли считать традиционно японскими, – густые темные брови, острый, выдающийся вперед прямой нос и овальные, почти европейские глаза могли бы принадлежать какому-нибудь римлянину, а не жителю Токио или Киото.

Одежда на нем и впрямь была национальной, но вовсе не кимоно, как можно было предположить, а какой-то распашной халат с узкими рукавами, на котором был вышит прямоугольный узор белыми нитками и какими-то не то стекляшками, не то камушками с отверстиями. Вместо традиционного японского оби – узкого пояса – халат был подвязан наборным набедренным поясом из кусочков сыромятной кожи, также отделанных каким-то прямоугольным узором. Матросы принесли длинную палку с острым крючком на конце, изготовленным, судя по всему, из кости какого-то животного. Палка, как они объяснили, была привязана к правой руке этого старика, когда его подобрали в океане.

Старик молча смотрел на нас неподвижным взглядом и не делал никаких попыток ни заговорить, ни спросить у нас что-либо.

– Кто он, японец? – спросила я у Евграфова, пока мы не взлетели и двигатель работал на полуоборотах.