Людвиг Гибельгаус - В небе великой империи

Но коротать ночи под открытым небом, да ещё поминутно озираясь в ожидании неведомых опасностей и вполне конкретной мадридской полиции, рыщущей в поисках боевиков ЭТА и всматривающейся ночами в глаза каждому прохожему, Моргунову не пришлось. Следующей же ночью, едва через пять минут от начала условного времени, в телефонной будке раздался звонок, который, как показалось Моргунову, должен своей мощью разбудить жителей целого квартала. Василий Петрович ворвался в будку, не дав телефону шанса разразиться второй трелью.

— Отель „Эльдорадо“ — срывающимся голосом он назвал пароль по-испански, отметив про себя, что издаваемые им хриплые звуки в любом случае не похожи на профессионально-вежливые интонации портье одного из лучших отелей города.

— Соедините меня с господином Педросом — по-английски Логинов произнес свою часть пароля.

— Ну что? — не тратя время на приветствия быстро спросил Моргунов, переводя дух.

— Ситуация следующая — в тон ему ответил Алексей — я нашел человека, с которым ты можешь поговорить. Гарантии дать не могу, но мне он внушает доверие и кажется вполне перспективным, насколько я могу догадываться о твоих планах. Но если даже вы не найдете общий язык, он будет молчать. Мои люди предупредили его о последствиях, да он и сам — Логинов сделал паузу — как-то очень озлоблен на всё, что тут у нас происходит. Не может смириться с новым положением вещей, такой вот ас старой закалки. Крутой мужик, ничего не скажешь. Думаю, по морально-волевым качествам он способен на многое.

— Как я могу с ним встретиться? — быстро спросил Моргунов

— Это уж твоё дело. Военных за границу, как известно, не выпускают, но у него через неделю начинается отпуск и проводить он его будет в Киеве. Вот его тамошний телефон — Алексей назвал несколько цифр, которые сразу же намертво запечатлелись в тренированном моргуновском мозгу — назовешься Васильев, отзыв „привет, дядя“. Так что смотри сам… Когда мои люди на него вышли, он попросил два дня на раздумье и только сегодня позвонил им, сказал что готов поговорить. Так что вчера мне ещё было нечего тебе сказать.

— Окей, окей — Моргунов уже лихорадочно обдумывал свои будущие действия — В общем так — продолжил он — Скажи этому асу, что я его найду. Будь здоров.

Примерно через полчаса, сидя на потертой кушетке в своей квартире, он пил обжигающий, щедро сдобренный коньяком кофе и мог думать только об одном: то, что некогда было не более чем безумной идеей, постепенно обретало всё более реальные очертания, причем то, как гладко протекали до сего времени все его замыслы, вносило в душу некую сверхъестественную убежденность, что операция жизнеспособна и реальна вне зависимости от её исхода. Моргунов, уже столько времени отстраненный от крупномасштабной коммерческой деятельности, которой он посвятил самую творческую часть своей жизни, иногда получал просто эстетическое наслаждение, планируя операцию такого масштаба и уровня дерзости. Волны эйфории захлестывали его, сменяя одна другую и тот факт, что ему лично предстояло совершить сейчас самый рискованный шаг из всех предыдущих, мало заботил Василия Петровича в момент наставшего маленького триумфа. Тот аспект, что теперь уже окончательно сформировавшийся в его мозгу план ставит на карту в конечном счете судьбы и жизни десятков, даже сотен людей, мало волновал Моргунова. В конце-концов, лично он никому не желал зла и этих людей рассматривал не иначе как условие достижения своих целей и гарантию собственной безопасности. Да и на пресловутую кнопку в случае чего придется нажимать не ему… Что ж, теперь предстоит лететь в Киев. Украинских влатей Василий Петрович опасался не особенно, после кончины Великой Империи сотрудничество между полицейскими структурами новорожденных независимых государств было фактически парализовано. Все вспоминали свои мелкие обиды из времен общего советского прошлого, политики интенсивно обеспечивали собственное благополучие, чем талантливо пользовался преступный мир. „Вот и моя очередь настала“ — усмехнулся Василий Петрович. Приобщение к этому миру не шокировало Моргунова, хотя может и оскорбляло несколько его эстетические чувства. Большие или малые столкновения с законом были в той стране вообще, а в его среде особенно, повседневностью, не вызывающей удивления. Недаром именно в России сочинили пословицу: „Законы пишут для того, чтобы их нарушать“. Моргунов привык к тому, что будучи в бегах фактически находился вне закона, а теперь его карьера делает новый шаг — на карту ставятся жизни людей. „Ну что ж“ — сказал себе Василий Петрович — „надеюсь, что всем нам повезет.“

Моргунов фактически исключал, что его фотопортрет, пересланный из Новосибирска находится в оперативной разработке на Украине. Да и несколько легких мазков грима, которые он намеревался обновлять каждое утро перед тем, как выйти на улицу, придавая себе сходство с фотографией, вклеенной в паспорт, изменяли его былую внешность почти неузнаваемо. Определенные опасения внушал этот самый паспорт, но по заявлению его изготовителей, даже немецкая погранохрана не допускала ни малейших сомнений в подлинности, что там уж говорить об украинских самостийщиках! Чтобы выявить фальшивку требовалась серьезная проверка, для которой Моргунов постарается не дать никакого повода.

Последующие дни прошли в сборах. Добрых полчаса из всё той же телефонной будки он разговаривал с Берлином, после чего, вложив в конверт несколько тщательно упакованных в плотную бумагу тысячемарковых купюр, отправил их с почты заказным письмом. Через несколько дней на его имя "до востребования" пришла посылка, чье содержимое он тщательно спрятал в чемодане, подпоров подкладку. „Надеюсь, серьезного таможенного досмотра мне удастся избежать“ — подумалось ему. Затем он посетил магазин театрального реквизита, где был постоянным клиентом. Но на этот раз Василий Петрович совершил покупки, превышающие его личные потребности. Самым волнующим моментом был условный звонок в Киев. Моргунов назвал пароль и голос на том конце провода без запинки и малейшего удивления произнес отзыв.

— Поговорим? — спросил Василий Петрович

— Поговорим — спокойно ответил голос, сразу понравившийся Моргунову своей внутренней силой и уравновешенностью, которой временами здорово не хватало ему самому.

— Жди — коротко бросил Моргунов, избегая всё же называть какие-либо подробности своего приезда. „Ничего, скоро и так всё станет ясно…“

Украинское консульство в Мадриде без особых проволочек выдало туристическую визу господину Вальтеру Регенсдорфу, гражданину ФРГ, намеревающемуся совершить индивидуальную туристическую поездку в Киев и Львов. Нашелся и прямой авиарейс, и места в гостинице „Украина“, но когда Василий Петрович рассчитывался за приобретенный билет, ему в голову пришла сначала показавшаяся забавной мысль, от которой, однако, мурашки всё-таки пробежали по спине: а вдруг нашелся ещё такой умник, который решит именно твой рейс использовать в своих целях? Моргунов посмеялся, но в душе сказал себе, что ни за что не согласился бы оказаться на месте тех людей, которые долгие часы будут находиться под прицелом и вопрос жизни и смерти которых зависит от столь многих обстоятельств… Хотя, если всё пройдет как задумано гладко, они ни во время полета, ни после ничего не узнают о своём невольном и смертельно опасном приключении. А оно должно, обязано быть смертельно опасным, иначе цели Моргунова и иных участников операции могут оказаться под угрозой, а этого нельзя, никак нельзя допустить… И так слишком много зависит от неизвестного летчика, встречу с которым Василий Петрович приближал с каждой преодоленной ступенькой трапа, ведшего его на борт „Аэробуса“ в мадридском аэропорту. „Ну давай уж, ас, не подведи“ — усмехнулся Моргунов, поудобнее устраиваясь в кресле и расправляя на коленях свежую газету. Однако прочитанное в голову не лезло и как только двигатели самолета взревели на полном взлетном форсаже, Василий Петрович откинул спинку сиденья и прикрыл глаза. Перед глазами стояло небо. Безоблачное, пустое, синее небо.