Чингиз Абдуллаев - Исповедь Сатурна

Я выхожу во двор и направляюсь к туалету, находящемуся у входа. Из кабины, чуть приоткрыв дверцу, я вижу обоих преследователей. Они входят во двор. Одного, высокого и худого, я запомнил еще по прошлой встрече. Эту гниду я сразу узнал. Кажется, у меня еще болят почки, по которым он бил с таким упоением. Ну, теперь посмотрим, сукин сын, как ты запоешь.

Знаете, что всегда останавливает шантажистов и вымогателей? Не ваша слабость и не ваши уступки. Сколько не уступай, мало не покажется. По большому счету, самым крупным шантажистом в мировой истории был Гитлер. Что только не делали западные державы, чтобы не допустить войну. Или толкнуть Гитлера в сторону Востока. Отдали ему Австрию, потом Чехословакию. Разрешили взять Польшу, лишь формально объявив войну. Ничего не помогло. Шантажист только наглеет еще больше. Значит, в какой-то момент нужно дать ему по ушам. Чтобы остановился и опомнился. Чтобы почувствовал вашу силу.

Я ведь точно знаю, что эти сволочи не пойдут в полицию. И они знают, что я тоже не пойду. Таким образом, мы знаем друг о друге самое главное: обеим сторонам не нужно вмешательство третьей силы. Остается рассчитывать только на себя.

Глядя на своих преследователей, я терпеливо жду. Мой старый знакомый, которого я еще в прошлый раз назвал Оглоблей, входит в левый зал, чтобы найти нас троих. И очевидно, видит, что в зале сидят только мои дети. Через минуту он появляется во дворе и объясняет своему напарнику, что меня там нет. Я вижу, как они взволнованы. Все-таки боятся, что я сдам их полиции. Напарник Оглобли спешит во второй зал, а этот сукин сын начинает осматривать дворик, и я вижу, как он направляется ко мне. Закрыв дверцу, я прохожу в одну из трех кабинок, чтобы подождать там моего визави. Через несколько секунд он осторожно открывает двери. Я слышу его мягкие шаги. В прошлый раз он также неожиданно возник у меня за спиной. Ничего, теперь он будет играть по моим правилам.

У меня действительно нет с собой оружия, но небольшой кастет я приготовил. Для однорукого инвалида крайне важно усилить свою единственную руку, чтобы достойно встретить противника. Оглобля подходит к кабинкам. Он останавливается и наклоняется, чтобы посмотреть, кто именно в них есть. Потом открывает дверцу первой. Я нахожусь в третьей. Пусть подойдет поближе.

Он направляется дальше. Если собрать все кадры из американских фильмов, где действие происходит в туалетах, то может получиться многосерийная «сага о туалетах». Там убивают, насилуют, переодеваются, любят, ошибаются и тому подобная дребедень. На самом деле это происходит из-за полиции, когда нельзя драться или устраивать дебош в общественном помещении, рискуя быть арестованным.

Оглобля открывает дверцу второй кабинки. Пусть подойдет поближе. В конце концов давно нужно показать этим подонкам, что я их не боюсь. Может быть, тогда они отстанут. Если не успокоятся и в этом случае, то тогда придется в очередной раз исчезнуть. Отправить Сашу в Сиэтл, а нам с Костей куда-нибудь скрыться. Правда, придется оставить дом, машины, самолет, в общем, все, что я нажил за последние шесть лет. Хотя нет, не нажил. Скорее, купил на не очень честно заработанные деньги. Как пришли, так и ушли. Не стоит о них жалеть. Денег у меня хватит, чтобы устроиться в другом месте. Моя недвижимость все равно сохранится за мной, хотя бы еще на сто лет, а жить можно в любом уголке Америки, благо прописки здесь не существует. Я знаю, что в Москве ввели регистрацию всех приезжающих гостей. Попробовали бы здесь сделать нечто подобное! Мэр города, в котором устроили бы подобную дискриминацию приезжих, мгновенно бы слетел со своего места. И еще бы попал под суд за такое неслыханное нарушение прав гостей.

Оглобля наконец подходит к моей кабинке. У него уже более уверенные шаги. Он полагает, что меня здесь нет. Открывает дверцу, и в этот момент я обрушиваю на него кастет. Удар получился отменным. Он пошатнулся и упал на колени. Я еще раз бью его в скулу, в лошадиную скулу, которая снилась мне последние несколько дней, пока я ждал Костю. Он падает на пол. Вот так-то лучше. Ботинки у меня тяжелые, теперь ему будет труднее защищаться.

С каким наслаждением я бью его по почкам! Пусть вспомнит, как избивал меня. По лицу, правда, не бил. Им важно было сохранить мое лицо в порядке, чтобы я мог беспрепятственно выполнить их «заказ». Но спина у меня болела еще дней десять. Зато я не обязан беречь лицо своего преследователя. И поэтому я с удовольствием заезжаю ему ботинком в физиономию, чтобы он почувствовал, как это больно. Кажется, я сломал ему нос. Еще несколько ударов — и я немного успокоюсь.

— Хватит за мной ходить, — говорю я по-русски, чтобы Оглобля лучше понял, — хватит меня преследовать, гнида лагерная. Если еще раз я увижу вас около своего дома, я отстреляю вам конечности. Мы уже обо всем договорились с Барлоу, и я не хочу видеть у себя на хвосте такую падаль, как ты.

Я еще несколько раз бью его по вздрагивающему телу. Вот теперь все нормально. Теперь я вернул себе одно очко. Остается дождаться его напарника. Тот уже спешит к туалету, когда я поворачиваюсь, чтобы вымыть руки. Конечно, левую руку я могу не мыть, но этот тип даже не соображает, что же происходит. Он врывается в туалет и видит моя спину, а потом своего напарника, лежащего на полу в крови. Конечно, он бросается к Оглобле. Психологически все рассчитано правильно. Если человек показывает вам свою спину, значит, он не опасен и вас не боится. Просто напарник Оглобли не изучал психологию. А я изучал. Он делает шаг к Оглобле, потом оглядывается по сторонам. Я наблюдаю за ним, глядя в зеркало. И в тот момент, когда он наконец соображает, что именно произошло, и поворачивает голову ко мне, я разворачиваюсь и, вложив в удар все тело, достаю его хорошо поставленным ударом. Он отлетает к стене и падает на пол без сознания. Вот и все. Теперь у нас есть минут двадцать — двадцать пять. А может, и больше, пока Оглобля приведет себя в порядок. Я наклоняюсь к нему. Его напарник лежит без сознания под писсуаром. Это как раз идеальное место для такого подонка.

— Слушай внимательно, — говорю я Оглобле, поднимая его голову за редкие волосы, — хватит меня преследовать. Хватит меня доставать. Я не люблю, когда за мной следят. Чем вы занимаетесь, это ваше дело. А меня оставьте в покое. Так будет удобнее и для вас, и для меня. Иначе в следующий раз я кого-нибудь убью. Все понял?

Он стонет и из его разбитых губ я слышу, что он меня понял. Вот это другое дело. Напоследок я с силой опускаю его голову на пол с таким расчетом, чтобы еще немного его оглушить. Потом быстро проверяю его одежду. Достаю мобильный телефон и ключи от машины. У его напарника тоже забираю мобильный телефон и неожиданно обнаруживаю пистолет. Вот это номер! Эти мерзавцы уже не боятся ездить по Америке с оружием в кармане! Я долго смотрю на пистолет. Брать его с собой немыслимо. И не только потому, что меня могут задержать. Этот пистолет вполне может числиться в розыске, на нем может висеть какое-нибудь преступление. Нет, такая вещь мне не нужна. Но и оставлять ее здесь тоже нельзя. Выброшу где-нибудь по дороге. Я стираю свои отпечатки пальцев с пистолета и, завернув его в носовой платок, опускаю в карман.