Конрад Граф - Рэмбо под солнцем Кевира

С первых же дней февраля он стал ярым сторонником идей аятоллы и горячим защитником принципов исламской революции. Аятолла не мог не заметить этого, и когда в предместьях священного города Кума решили открыть школу Ходжатия, руководителем ее был назначен Абдолла-хан. В этом специальном учебном центре должны были проходить двухгодичную подготовку приверженцы исламской революции не только из Алжира, но и из Ливана, Ирака, Алжира, Туниса и других стран Востока. Здесь изучали теологию, миссионерство и организацию террористической деятельности. Школа готовила специалистов для закладки в Европе "исламских мин". При Ходжатии был небольшой аэродром с двумя вертолетами и учебным самолетом, так что ученики и их наставники не были ограничены в средствах передвижения ни по стране, ни за ее пределами.

Имя Абдоллы-хана мало что говорило простому иранцу — шеф школы не изменил своим привычкам оставаться в тени. Более того, именно сейчас ему как раз и не хотелось афишировать свое имя. Но тому, кто знал о его отношениях с аятоллой и догадывался о его деятельности, имя Абдоллы-хана внушало такой ужас, как в свое время имя генерала Насири. Но революцию нужно было не только защищать, но и экспортировать, поэтому людей, подобных Абдолле-хану, принимали как жестокую необходимость. Сам же он от этой необходимости хотел избавиться, и чем скорее, тем лучше.

И, кажется, случай этому представился, когда он узнал, что среди заложников американского посольства случайно оказался Том Пери сын влиятельного в Америке бизнесмена, миллионера Ральфа Пери. Над этим следовало подумать.

У Абдоллы-хана не сложилось пока еще никакого определенного плана, но он интуитивно чувствовал, что Том Пери — это то, что может изменить всю его судьбу. И здесь не следовало торопиться, но нельзя было медлить, чтобы не упустить возможность. Другой такой может ведь и не представиться. Для начала он попросил своего помощника Фуада наведаться в посольство и поговорить с Томом Пери.

— О чем, саркар? — спросил Фуад.

По законам исламской омерты он не имел права интересоваться большим: саркар сам скажет, если нужно. Абдолла-хан знал, что Фуад слепо подчиняется ему: кроме всего прочего, Фуад был обязан ему жизнью. В февральские дни революции Фуада, агента САВАКа, ждала виселица. И только заступничество Абдоллы-хана спасло его. Абдолла-хан сумел убедить аятоллу, что смерть Фуада оборвет множество невидимых нитей, связывающих Иран с исламским Востоком, и многие из их друзей там, за границей, не поймут этой жертвы. Абдолла-хан и сам, наверное, не мог объяснить, зачем он спас Фуада, человека, который слишком много знал и о нем самом. Верил ему? Но разве в этом мире можно кому верить?! Скорее всего, ему нужен был такой человек — обязанный ему жизнью.

— Знаешь, Фуад, — раздумчиво продолжал Абдолла-хан, — я думаю, этот американец не имеет никакого отношения к шпионскому гнезду. Фамилия Пери слишком известна во всем мире, чтобы Том мог рисковать ее авторитетом. А когда все уляжется, мы не должны остаться в изоляции. Какие-то связи нужно сохранить, поэтому беспокоиться о будущем нужно уже сейчас. Ты меня понял, Фуад?

Фуад вовсе не был обязан понимать своего господина, он должен был слушать и выполнять его желания. Абдолле-хану же хотелось сейчас, чтобы Фуад именно понял, что он думает лишь о будущем своей страны и не помышляет ни о каких личных интересах. И он повторил:

— Мы должны думать о будущем страны, Фуад. Спроси американца, как он себя чувствует, нет ли в чем нужды. Поговори с ним о его семье, узнай, в каких он отношениях с отцом. В общем, познакомься с этим человеком, а потом расскажешь, какое впечатление он произвел на тебя.

— Я все сделаю, как вы велите, саркар, — Фуад поклонился и вышел.

Он ненавидел Абдоллу-хана так, как только может ненавидеть раб своего господина. Да, он спас ему жизнь в те страшные февральские дни. Но спас лишь для того, чтобы пожертвовать им тогда, когда это будет нужно ему, Абдолле-хану. В этом Фуад ничуть не сомневался. И сразу же насторожился, как только речь зашла об американце. Абдолла-хан явно что-то задумал, и в его планах ему, Фуаду, отводилась не лучшая роль. Все эти разговоры о будущем страны — пустая болтовня. Единственное, что могло сейчас беспокоить Абдоллу-хана, это его собственное будущее, потому что настоящее не было таким прочным и основательным, как могло бы показаться кому-то со стороны. Жизнь аятоллы не вечна, а дальнейшее — непредсказуемо. В одном можно твердо быть уверенным — рано или поздно Фуаду и его господину придется держать ответ перед собственным народом. А очень хотелось бы избежать этого. И Фуад решил, если к тому представится случай, поменяться ролями со своим господином.

— Али, — попросил Рэмбо, — расскажи мне еще о своем отце.

Он лежал на кровати Ральфа Пери и смотрел в темноту широко раскрытыми глазами. Походная кровать Али стояла у противоположной стены, так что стол и стулья приходилось сдвигать на ночь к холодильнику. Рэмбо сразу же решил, что будет намного удобнее, если они будут жить вместе. И эти пять месяцев, что они провели под одной крышей, пролетели, как один день.

Рэмбо уже довольно сносно говорил с Али по-персидски, мог с закрытыми глазами совершить путешествие по улицам Тегерана, Кума и Тебеса, не обращаясь к помощи прохожих; приготовить, если случится нужда, отличный челоу-кебаб — жареную баранину с отварным рисом. Он мог перечислить по порядку всех двенадцать праведных имамов, знал шиитские святыни, праздники и траурные дни. Он настолько проникся идеями исламской революции, что Али стал опасаться, не возникнут ли между ним и его способным учеником идейные разногласия, которые могут помешать общему делу. Но успокоился, как только понял отношение Рэмбо к политике. Ему нужно было помочь Ральфу Пери найти и спасти его сына, и он готов был спасать его хоть от шахской охранки, хоть от исламской революции — это уже не имело для него никакого значения.

— Неужели революция, — пояснил свою мысль Рэмбо, — преследует своих бизнесменов? Мне этого не понять.

— Мой отец, Мохаммед Барати, работал с американскими фирмами и, значит, был связан с американским империализмом — в этом вся его вина. Неужели это не понятно? Ему покровительствовал сам шах Реза Пехлеви. И об этом, конечно же, никто не забыл, — Али беспокойно заворочался на своей постели. — Если он еще жив, об этом должен знать Абдолла-хан. Когда-то они вместе учились в Тегеранском университете и считались лучшими друзьями. Потом их пути разошлись, но дружбу они сохранили. Абдолла-хан сейчас большой человек — такие люди нужны любому режиму. Я с ним никогда не работал и плохо его знаю. Но я хорошо знаком с Фуадом — его помощником или телохранителем, — понятия не имею, кем он сейчас состоит при своем господине. Мы были с Фуадом в Ливане, в Египте, еще кое-где. И, по правде говоря, не представляю, что может связывать этих двух разных людей.