Конрад Граф - Рэмбо под солнцем Кевира

— Я думаю, — сказал он, — нам не следует здесь задерживаться. Когда сторожевую собаку берут из конуры и кладут с собой на диван, она теряет нюх и превращается в домашнюю кошку.

— Камаль, — засмеялся Али, — если бы ты не показал им свой толстый кошелек, они наверняка предложили бы тебе собачью конуру.

На это Рэмбо ничего не возразил. Никак он не мог привыкнуть к толстому кошельку!

— Пожалуй, это так, — согласился он вставая. Пойду искупаюсь.

— Я закажу обед в номер, — предупредил Али. — Майор Кэнби был прав: незачем лишний раз болтаться среди паломников. Что тебе заказать?

— Гуся с яблоками, — буркнул Рэмбо и скрылся в ванной.

Городской парк, расположенный почти рядом с гостиницей, был когда-то кладбищем. Со временем деревьев здесь стало больше, чем могил. Но, кажется, лавок и магазинов, которые окружали парк, было еще больше, чем деревьев. Здесь можно было купить такие уникальные вещи, которые не найдешь ни в одном музее мира: обломок кафеля от несуществующего мавзолея Чингис-хана, древнюю монету шаха Аббаса, отчеканенную в единственном экземпляре, кусок материи от походного плаща великого царя Кира, сандалию, утерянную праведным халифом Омаром, и многое-многое другое, что или представляло историческую ценность, или свидетельствовало о высоком искусстве предков.

Тут же, чуть в стороне, гудел, точно шмелиный рой, базар. В его узких проходах смешивались все запахи — кардамона и розовой воды, сэдра и хны, влажной земли и свежей зелени, кипящей лапши и жареной баранины. И только тяжелый кислый дух, которым тянуло порой из рядов валяльщиков войлока, портил общее впечатление.

В мастерской Ага-Махди валяли войлочные шапки. Сам хозяин, потерявший несколько лет назад глаз, с годами стал бояться ослепнуть совсем и переложил работу на двух своих помощников. Ага-Махди не был разговорчивым собеседником и все свое время проводил в задней комнате за пиалой крепкого душистого чая.

Сегодня он еще не успел заварить чай, как к нему вошел один из помощников.

— К вам гость, баба, — сказал он и, помолчав, добавил: — Говорит, что старый знакомый.

— Как его зовут? — спросил Ага-Махди недовольно.

Он не любил гостей, а старых знакомых у него уже не осталось: одни умерли, другие разъехались, третьи пропали, а многих он и сам бы не хотел видеть.

— Он говорит, что вы его узнаете сами, баба.

Ага-Махди засопел, но ничего не оставалось делать, — не отказать же человеку в гостеприимстве!

— Ладно, — сказал он ворчливо, — зови. И принеси мне еще одну пиалу.

Помощник вышел и сразу же возвратился с гостем и пиалой в руке. Он поставил пиалу на кошму перед хозяином и плотно прикрыл за собой дверь с другой стороны.

— Мир дому твоему, Ага-Махди. Да продлит Аллах твои годы. Ты совсем перестал видеть, что не узнаешь меня?

На Ага-Махди смотрели из-под черных сросшихся бровей темные, чуть навыкате, глаза. Голова валяльщика затряслась, и он чуть не опрокинул медный чайник, пытаясь быстро подняться на ноги.

— Велик Аллах и милосерден! Господин…

— Просто Али.

Али помог войлочнику сесть и опустился рядом с ним.

— Значит, узнал, — улыбнулся Али. — А мне так бы не хотелось, чтобы ты потерял память. Ведь это очень плохо, когда человек теряет память. Верно, Махди?

— Верно… Али. Это плохо… Это хуже, чем потерять глаз.

— Хуже, Махди, намного хуже. Но, слава Аллаху, я рад, что ты ничего не забыл.

Разве мог Ага-Махди забыть, как шакалы из САВАКа выворачивали ему суставы, а потом, отчаявшись вытрясти из него золото, взяли да и выкололи ему глаз. Да еще и смеялись при этом. Лишиться бы ему тогда и другого глаза, если бы не подоспевший Али Мохаммед Барати. Он был тогда большим человеком в САВАКе, и он сохранил Махди второй глаз, а может, даже спас от смерти. Он убедил Махди, что чем заниматься рискованной контрабандой золота в Пакистан, гораздо выгоднее и безопаснее работать на САВАК. И он даже не спросил о золоте, из-за которого эти шакалы лишили его глаза. "Если оно у тебя действительно есть, — сказал он тогда, — пусть остается у тебя. Золото всегда может пригодиться" И оно пригодилось Махди. На него он купил себе мастерскую, нанял двух работников, а на его счету в сберегательной кассе было достаточно денег, чтобы не беспокоиться за свою старость. И счет этот постоянно увеличивался с тех пор, как он стал не пробираться в Пакистан горными тропами, а ездить в первоклассных вагонах с заграничным паспортом. У него и сейчас по ту сторону границы достаточно друзей, которые могли бы… Они многое могли — его друзья. Али знал об этом лучше других, и он вспомнил о нем, конечно же, не потому, что шел мимо.

Ага-Махди налил гостю чая и пододвинул поближе блюдо со сладостями.

— Сколько же мы не виделись, Махди?

— И не говори, баба, — сокрушенно помотал головой валяльщик. — Годы, как вода. И силы еще есть, да к чему их приложишь? Ох, баба, как меняются времена!..

Али понял Махди и не стал оттягивать время. Ради денег Махди и сейчас перейдет хоть десять границ по горным тропам.

— Времена меняются, люди остаются, — сказал он, прихлебывая чай. — Я рад, что ты жив-здоров и ничуть не изменился. Кого видишь из старых друзей?

Ага-Махди помолчал, собираясь с мыслями. Сейчас такое время, когда лучше не видеть никого. И чтобы тебя поменьше видели.

— Али, — сказал он, — ты помог, когда мне было совсем плохо, я всегда помогу тебе. Скажи сразу, кого бы ты хотел видеть?

— Фуада.

— Когда?

— Сегодня.

— Ты его увидишь, если только он в Куме.

— Найди его в Тегеране, Ширазе, Мешхеде, где хочешь, и привези сюда. Я должен его видеть.

Ага-Махди придвинулся к Али поближе и наклонился к нему.

— Скажи, Али, времена могут снова измениться?

— Все в руках Аллаха, Махди.

Ага-Махди вздохнул и провел пальцами по лицу.

— Поистине Аллах велик и всемогущ. Где бы ты хотел встретиться с Фуадом?

На Священной площади у ворот мечети в полдень. Если не придет он, приходи сам.

Али вынул из кармана и положил на кошму два золотых пехлеви.

— Это тебе на такси, Махди. И не жадничай — получишь еще. Ага-Махди быстро накрыл ладонью деньги и уперся единственным глазом в поднимающегося Али.

— Я найду его под землей, Али.

— Ты мне еще понадобишься, Махди, может, я попрошу тебя о чем-нибудь. Но может случиться и так, что к тебе придет араб из Каира. Ты сделаешь для него все, что сделал бы для меня. Ты хорошо понял, Махди?

— Аллах свидетель, я отдам за тебя последний глаз, Али.

— А я найду тебе тогда до конца дней твоих трех поводырей. Да продлит Аллах годы твоей жизни!

Рэмбо медленно ходил по базару, угощаясь халвой, сладкими лепешками с орехами, вяленым инжиром, и не сводил глаз с мастерской Махди. Время шло, но Али не появлялся. Рэмбо уже стало плохо от всех этих восточных сладостей и от дуга, который он поглощал в неимоверном количестве. Наконец Али вышел и направился в сторону городского парка. Рэмбо, с трудом отбившись от торговца, который никак не хотел отпускать его без куска брынзы, стал протискиваться сквозь толпу.