Александр Бушков - Антиквар

— Вась, ты же знаешь: я и насчёт Бенвенуты готов попробовать. При наличии должного финансирования. Что, есть наконец наколочки?

— Постучим по дереву, — сказал Смолин и быстро коснулся костяшками пальцев деревянной крышки стола. — Кот Учёный скоро едет в Цюрих покопаться в развалах, и замаячил там один любопытный персонаж… Если что, я тебя моментально высвищу, никто, кроме тебя, Европу оттрахать не способен… По моей линии есть что интересное?

— Помнишь портсигарчик, что Миха привёз из Барнаула? Тот, что с Мцырем, который давит барса?

— Чего ж не помнить. Судя по чекухам, нэповские времена, с царских образцов…

— Ага. Врубель приводил две недели назад какого-то хорька, по всем признакам — ненашенского. Вроде бы московское чмо. Заказал на него Фаберовские чекухи.

— Сделал?

— Я да не сделаю… Десять дней как отдал. Ты учти…

— Учту, — кивнул Смолин. — Спасибо… Ничего больше?

— Да вроде нет. Ты загляни к Врубелю, он опять кипятком писает.

— По поводу?

— Кто-то ему толкнул в Манске задорого большую такую эмальку. Хорошая эмалька, слов нет, но всё же новодельная. Отметь себе — в Манске завёлся умелец, штампующий вполне приличные эмальки, меня или тебя он ещё не наколет, но для прохожего вполне сойдёт.

— Вот это надо будет посмотреть, — прищурился Смолин. — Каждый день сюрпризы, а… Растёт мастерство провинции…

Какое-то время он молча пускал дым, с удовольствием созерцая «раритет» в облике чернильницы. Что ж, такова жизнь. Антиквариат стали подделывать с тех самых времён, как появился на него спрос — а чего ж вы хотели, хорошие мои? Где спрос, там и предложение… Тут всё дело в этике, а она у каждого своя. Встречаются редиски, способные впарить фуфло даже своим — плохие люди, нехорошие, неправильные… Сам Смолин придерживался качественно иных взглядов: своим, постоянным клиентам, знатокам и ценителям он в жизни бы не подсунул фуфло (не только по благородству души, но ещё и оттого, что выгода — одномоментная, а вот пятно на репутации — надолго). Зато сам бог велел (прости, Господи!) облапошить заезжего лоха, у которого карманы лопаются от денег, а рожа — от самомнения. Особенно это касается богатеньких обитателей столицы нашей Родины — которых с особенным удовольствием обувают по всей Руси Великой, считая таковое деяние не только восстановлением социальной справедливости (у них там деньги, известно, дурные), но и национальным видом спорта. Незаметно целый раздел народного фольклора, городских легенд сложился: «Как обували заезжего москвича» — причём, что характерно, выдумки там очень и очень мало, всё, как в титрах порой пишется, на реальных событиях основано…

— Спасибо, Пантелеич, — сказал Смолин, встал и тщательно завернул в пластиковый пакет чернильницу, а портсигары бережно рассовал по карманам. — Пойду окаянствовать…

Не первой молодости «паджеро» Смолина переваливался по колдобинам неширокой улочки довольно уверенно — зато идущий следом, то и дело отстававший чёрный новейший «лексус» часто притормаживал, шёл зигзагами, минуя особенно неприглядные рытвины. Временами Смолину, с ухмылочкой поглядывавшему в зеркало заднего вида, казалось, что роскошная тачка приобрела удручённый вид и, если б могла говорить, наверняка взвыла бы матом: куда вы меня загнали, ироды?

— А я-то думала, тут одни наркоманы… — сказала сидевшая рядом Инга.

Мимоходом покосившись на загорелые ножки, едва прикрытые в верхней части красной юбочкой, Смолин фыркнул:

— Тут и нормальные люди есть, то бишь алкаши…

Он до сих пор терзался сомнениями: правильно ли сделал, прихватив с собой на серьёзное дело эту плотвичку пера. Загорелых стройных ножек на свете превеликое множество — как и смазливых мордашек. А горький жизненный опыт учит, что наивность, непосредственность и некоторая надёжность в таких вот глазёнках в два счёта может обернуться нешуточными хлопотами, выскочившими из-под розовых губок вампирскими клычками. Никому нельзя доверять, особенно молодому поколению, которому в голову не вколачивали хотя бы того минимума идейной кормёжки, которую смолинское поколение всё же не целиком мимо ушей пропустило…

И успокаивал себя: это разумный профессиональный риск, всё предпринято для того, чтобы попробовать завести своего нужного человечка в популярной газете… а также, если карта ляжет удачно, ещё и посмотреть, как эта блузочка расстёгивается. И тем не менее в глубине души он чувствовал нечто несвойственное философии «одного на льдине», отчего на себя немного злился: не хватало в его годы человеку с его ухватками и жизненным опытом отвлекаться на нечто постороннее, мало было печальных примеров, что ли?

Он сбавил скорость до пешеходной, высунулся из окна, старательно разглядывая номера домишек. Остановил машину, поднял стёкла, выключил зажигание. Выпрыгнул первым и, обойдя джип, подал руку Инге, чтобы не поломала высокие каблучки, спрыгивая на пересечённую местность.

Вокруг, как и обычно в полдень, стояла относительная тишина, разве что в доме напротив орала музыка, а метрах в ста от них по широкой синусоиде брёл обтрёпанный абориген, громко мычавший некий неопределимый шлягер.

Подъехал «лексус», остановился впритык. Шофёр — если только это определение подходило к элегантному молодому мэну в полосатом галстуке — живенько выскочил, распахнул заднюю дверцу для патрона, и тот неторопливо, солидно извлёк свою персону из машины. Лет на десять помоложе Смолина, но ему дашь ещё меньше: сытая, ухоженная, благополучная физиономия, благородный загар не в вульгарном солярии заработан, а обретён где-нибудь на экзотических континентах. Личный массажист, конечно, здоровый образ жизни и всё такое. Хозяин жизни, хвостом его по голове. Нефтянка…

Господин Дегтяренко с некоторым неудовольствием втянул ноздрями воздух — запахи отовсюду долетали отнюдь не гламурные. Моментально определялось, что кто-то поблизости держит свиней, а его соседи вовсю пользуются обычным фанерным сортиром. И всё такое прочее, вплоть до тощей собаки беспризорного вида, которая как раз старательно справляла нужду чуть ли не под колесом «паджеро».

— Куда прикажете? — с нескрываемой иронией поинтересовался Дегтяренко.

Смолин кивнул в сторону невысоких покосившихся ворот. Во дворе располагалась убогая избушка, вполне может оказаться, помнившая ещё те времена, когда легендарный царский пристав Мигуля с единственным на всю губернию ротвейлером гонял тут преступный элемент. Посеревшие брёвна, крыша прохудилась, в крохотном палисаднике не цветики идиллически произрастают, а набросаны какие-то ржавые железяки и, вовсе уж ни к селу ни к городу, валяется длинная жестяная вывеска «Баня № 43».